помоложе раскидывал вилами тлеющие головешки.
– Дьявола им в душу, – бормотал мужичок с вилами. – Горе-поджигатели. Подзапалили да и разбеглись ровно крысы. И толку не имают, что тож еда! Писча! Сами голодуют и нас жратвы залишають. Как набежали – мы хотели ж отбиця. Дак они троих положили.
Мужик шмыгнул носом. Глаза его увлажнились.
– Кто поджег? – спросила Вика.
– Та кто ж! – был ответ. – Таки ж бандиты як ви. Тольки без билих повязок.
– Ни! – возразил другой лисичанец. – Я бачив одного бандита. Приличный. На мотоциклетке импортной. Та вона його товарыщи.
Он махнул в сторону заборов, туда, где за частыми стволами тополей темнела лента истертого, источенного корнями вездесущих сорняков, тротуара. Там шныряли какие-то личности.
Вика насторожилась и даже сняла автомат с предохранителя. Яночку она заметила сразу. Именно вокруг неё крутился мерзкий типчик – то ли Колян, то ли Толян. Прибилась к бабе рвань, платяная вша, вцепилась жвалами, не отпускает. И кликуха у него отстойная – Волынка. И нудит он, и клянчит, и жалуется, и лезет повсюду, и язвит, как вредное насекомое. Откуда взялся – никто не знает. Почему ему Пустополье так глянулось? На шахту нынче не наняться. Другой работы нет. Зачем он здесь?
На сморщенном лице Волынки застыло свойственное ему, плаксивое выражение. Узрев Даниила, он забежал за придорожный столб и теперь выглядывал оттуда, шевеля неопрятными усами. Яночка крупная, на голову выше Вики, дородная, не первой молодости женщина, пыталась делать вид, будто не замечает бойцов бригады Землекопов – поджимала губы, отворачивалась, пряча досаду, но не уходила. Наверное, так же, как многие в Лисичановке, просто голодна и вот явилась посмотреть, чем можно поживиться от гуманитарных щедрот.
Яночка исподволь и с тоской в глазах рассматривала Даньку. Они прожили вместе, ежедневно ссорясь и жестоко ревнуя друг друга, не менее полутора лет. Яночка стеснялась и гнушалась своей неуместной любви. Терапевт злился. Как-никак он доктор – дипломированный специалист, а она – простая продавщица из продуктового ларька. Родители Даньки отвергли Яночку, называли пролазой, обвиняли чуть ли не в колдовстве. Действительно, странно, как ей удалось окрутить мужика – не дурака, не урода, с высшим образованием да на десяток лет моложе себя?
С началом войны Яночка и Данька отдалились друг от друга. А потом, когда война грянула по-настоящему, в Пустополье прибыл Стас и взял Даньку на короткий поводок – они вовсе разошлись.
Вот и теперь Терапевт стоял, переминаясь с ноги на ногу, на Яночку вовсе не смотрел. В зеркальных стеклах его очков отражалась только скукоженная рожица Волынки.
– Если станешь бить, пожалуюсь Станиславу, – загудел Волынка. – Вам, военным, нас, мирных бить не положено. Ты присягу давал, Данька! За нарушение присяги полагается расстрел на месте.
– Ты с ним спишь, что ли? – Терапевт метко сплюнул на истертую обувку Волынки. –
