в прошлом году из-за обстоятельств личного характера он дотянул только до семисот. Фирму не волнует, придет Митч в шесть утра или только в девять, если работа, порученная ему, будет сделана.
– А во сколько открывают двери здания? – спросил Митч.
У каждого есть свой ключ, так что прийти и уйти можно в любое время. Меры безопасности соблюдаются очень строго, но охрана давно привыкла к трудоголикам. Некоторые из привычек сослуживцев стали легендой. Виктор Миллиган в молодости работал по шестнадцать часов в день, семь дней в неделю, и так до тех пор, пока не стал компаньоном, после чего прекратил работать по воскресеньям. У него случился сердечный приступ, и он был вынужден пожертвовать и субботами. Лечащий врач посадил его на «диету»: не более десяти часов в день, пять дней в неделю, и с тех пор он чувствует себя совершенно несчастным. Марти Козински знал в лицо и по именам всех уборщиц. Он приходил к девяти, поскольку хотел завтракать вместе с детишками. А уходил в полночь. Натан Лок притворяется, что не может нормально работать после прихода секретарш, и вот он является к шести. Это будет просто позором – прийти позже. Вот перед вами старик, которому шестьдесят один год и который стоит десять миллионов долларов. А ведь он работает с шести утра до восьми вечера пять дней в неделю, да еще прихватывает половину субботы. И что же – уходить на покой? Да он тут же умрет.
Можно приходить и уходить когда захочешь, никто не будет смотреть на часы. Лишь бы дело делалось.
Митч сказал, что все понял. Шестнадцать часов в день? В этом не будет для него ничего нового.
Эйвери похвалил его новый костюм. Неписаное правило в одежде все-таки было, но Митч его усвоил быстро. У него есть неплохой портной, сказал Эйвери, старенький кореец, его можно будет рекомендовать Митчу позже, когда он сумеет оплачивать такие счета. Какие? Полторы тысячи за костюм. Митч сказал, что подождет годик-другой.
Извинившись, их беседу прервал адвокат какой-то крупной фирмы. Он обратился к Толару с выражением сочувствия и расспросами о семьях погибших. В прошлом году ему пришлось вместе с Джо Ходжем работать по одному делу, и он до сих пор никак не может поверить, что произошло несчастье. Эйвери представил его Митчу. Оказывается, тот тоже был на похоронах. Они сидели с Толаром и ждали, когда незваный гость уйдет, но он все говорил, говорил, все сожалел и сожалел. Было ясно, что ему хочется узнать подробности. Поскольку Эйвери молчал, тот наконец убрался.
К двум часам обедающая знать города уже выпустила пар, в зале начинало пустеть. Эйвери подписал чек, и метрдотель проводил их до выхода. За рулем лимузина их терпеливо дожидался водитель. Митч потянул на себя заднюю дверцу и развалился на мягком кожаном сиденье. Разглядывая проносящиеся мимо здания и автомобили, спешащих куда-то пешеходов, он вдруг подумал: а многие ли из них сидели в лимузине? Или были гостями «Манхэттен-клуба»? Сколько человек из них разбогатеют через десять лет? Он улыбнулся своим мыслям и почувствовал себя совсем хорошо.
