выдохнул Бертрам. – Блюд. Блюд.
– Что-что? – нахмурился Гегель, почуявший, как в воздухе запахло оскорблением.
– Блюдки, – пробулькал Бертрам, потому что Манфрид для пробы надавил ему на грудь каблуком. – Ублюдки.
– Ну, это точно неправда, – возразил Гегель и присел на корточки рядом. – Мы оба помним лицо своего отца, даже если наша мать его забыла.
– Он боли уже не чувствует, брат, – сообщил Манфрид, который стащил с Бертрама сапог и теперь тыкал в пальцы ножом. – Смотри, не вздрогнул даже.
– Смер… – прохрипел Бертрам. – Смер-рть!
– Кому, тебе или нам? – ухмыльнулся Гегель и повернулся к брату. – До смерти разбился, а все равно хочет мести! Неплохой же человек.
– Окажем ему милосердие? – спросил Манфрид. – Я-то возился со старым пиздюком, так что не видел. Говоришь, конь его вниз стащил?
– Ага, тот, которого мы сверху видели, поломанный весь.
Гегель взглянул в незаплывший глаз Бертрама:
– Это тебе по справедливости досталось за то, что положился на зверя. Лучше бы спешился. Глядишь, иначе бы все обернулось.
Бертрам попытался плюнуть, но сумел только пустить струйку крови по подбородку.
– Ты его видел раньше? – спросил Манфрид, который продолжал рассеянно резать ножом ногу Бертрама.
– По детству я его вроде не помню, – пробормотал Гегель и поскреб бороду. – Но с учетом трусости – он ведь коня в драку между людьми потянул, – я считаю, что его нужно птицам оставить.
– Но он ведь не сбежал, – возразил Манфрид, которому пришлось по душе упорство крестьянина. – Не бросил своих товарищей, как тот, другой подонок. Не стал подличать с арбалетом и все же ночь протянул на холоде.
– Но конь, брат, конь? Он же хотел меня затоптать! Подумай только, Манфрид, меня бы двинул треклятый конь!
– Ну, проверим, – рассудил Манфрид, отложил нож и присел рядом с братом у головы Бертрама. – Просишь милости, трус?
– Хрен! – отрыгнул Бертрам. – Сдох. Ни. Гросс.
– Видишь? – Манфрид торжествующе ухмыльнулся. – Только трус будет просить милости, даже если предлагают.
– Херня! – возразил Гегель. – Только драный трус будет задницу пролеживать, когда кто-то ему пальцы ножом режет.
– Сволочи, – сумел выговорить Бертрам.
– Ясно как день, что он ничем не может пошевелить. Смотри.
Манфрид ткнул Бертраму в губы пальцем, и тот, несмотря на мучения, щелкнул зубами, чтобы пролить хоть каплю крови Гроссбартов.
– Ну ладно, – сдался Гегель и проломил Бертраму череп камнем.
За все труды братья почти ничего не получили: добыли крепкие сапоги, которыми сменили свои остроносые ботинки, да настоящее оружие. Гегель забрал меч Гунтера и кирку Ганса, а Манфрид присвоил булаву Бертрама и топор Гельмута. А тот, которым зарубил жену Генриха, бросил на дорогу – как предостережение всем, кто рискнет поехать следом. Несколько
