Марии предстала уродливая старая ведьма.
Усохшие груди качнулись из стороны в сторону, язык мелькнул между нескольких уцелевших зубов и разорвал нитку слюны. Гегель сжался от ужаса и кончил в ее холодную липкость; заорал, когда понял, что его околдовали, и рванулся прочь от ведьмы, врезавшись головой в перевернутый столик. Одновременно в глазах потемнело, и его стошнило, а жестокий хохот старухи провожал его в ночные кошмары, которые не могли и надеяться на сравнение с его первым сексуальным опытом.
Гегель, как мог, держался в бессознательном состоянии, но в конце концов вокруг опять возникла тесная комната. Он сел и заметил, что карга склонилась над его братом. Поднимаясь на ноги, он бесшумно обнажил меч. «Ведьма, – подумал он, – ведьма, ведьма, ведьма!»
Не оборачиваясь, она сказала:
– Он ужасно скоро умрет, если я не закончу свою работу.
Гегель заскрипел зубами, закрыл глаза и долго стоял неподвижно. Наконец он выпалил:
– Если он не поправится ужасно скоро, я тебя выпотрошу.
– Честь по чести.
– Ты ведьма.
– Проницательный какой.
– Дьяволопоклонница.
Она повернулась, сжимая в руке иглу цвета ржавчины:
– Не так ты меня раньше называл.
– Ты меня обманула!
– Ты согласился уплатить эту цену, Гроссбарт. Из доброты душевной я тебе подсластила ее, чтоб ты так же потешился, как и я, а теперь ты корчишь из себя хорошего мальчика.
И старуха игриво ему подмигнула.
– Ведьма.
– У тебя утробный сок на метле половой сохнет, – бросила она, указывая на бороду Гегеля.
– Ведьма!
– Ой, да брось. Ты и сам-то не монах, любовничек.
– Еще раз так меня назовешь, и все мы окажемся в аду до рассвета.
– Эх, какое искушение, какое искушение. А теперь спрячь-ка свою тыкалку, кобелек мой похотливый.
И ведьма принялась зашивать Манфрида.
Гегель почувствовал, как холодный сквозняк коснулся нижней части его тела, покраснел и быстро спрятал оба своих инструмента. Он рухнул в кресло. Кишки в животе болезненно сжимались от ее слов и собственных воспоминаний. Моргнув, он взглянул в окно и увидел, что пришел день, а снегопад закончился. Гегель поднялся и вышел на двор, чтобы опорожнить кишечник.
Справив нужду, он вернулся и присел рядом с ведьмой над телом брата. Манфрид дышал уже не так натужно, его лоб не обжигал руку и не казался холодным как камень. Старуха обкорнала бо́льшую часть его правого уха: отрезанные, почерневшие кусочки уже сушились у очага. К ноге и уху Манфрида карга примотала примочки, теперь его грудь ритмично поднималась и опускалась.
– Это все, что надо сделать? – спросил Гегель.
– С тобой пришлось повозиться дольше, но борода шрамы прикроет.
– А?
