хмед Али аль-Файюди, мне двенадцать лет. Я живу в небольшом земледельческом кишлаке в долине, окружённой высокими горами, и это весь мой мир. Отец с утра на нашем поле, и сестрёнка понесла ему обед – две свежих лепёшки и кувшин козьего молока. Я остаюсь дома, потому что вчера повредил ногу, когда пас наших коз.
Пока я один – мама хлопочет на кухне – я вытаскиваю из-под своего топчана сборник афганских поэтов и с волнением вчитываюсь в строки великих. У меня есть мечта – я хочу стать писателем. Писать об афганском народе, о нашей прекрасной стране, чтобы все народы мира узнали о ней. О высоких горах Афганистана, его бурных реках и тенистых зелёных долинах, жарких пустынях и прекрасном гордом народе. Увы, школ в уезде нигде не осталось, и лучшее, на что я могу рассчитывать – медресе в уездном городе.
Меж страниц сборника вложено несколько листков бумаги, исписанных моей рукой. Это мои стихи, посвящённые Фатиме: «Ах, Фатима, ты здешних гор цветок прекрасный»… Когда-нибудь я наберусь смелости прочитать их самой прекрасной девушке нашей деревни.
Солнце лениво ползёт над горами, и так же лениво кружат несколько мух под потолком моей комнатушки.
На улице слышится какой-то шум, я выглядываю из окна, и во двор вталкивают отца. Лицо у него разбито. С ним какие-то вооружённые люди, одного я знаю – настоятель мечети в Джиразе. Аллах всемогущий! Талибы! Заплаканная сестра боязливо семенит вслед за ними. Слёзы прочертили на её запылённых щёках дорожки.
– Говори, Махмуд! – рычит один из них, высокий. – Мы знаем, что ты со своим щенком прячете нечистые книги, отродья шайтана!
Мама с криком выбегает во двор, но её ударом отбрасывают к стене у двери. Несколько человек входят в дом и принимаются рыться в наших вещах. Сестру схватили за руку и крепко держат.
Один лезет ко мне под топчан и торжествующе кричит. В его руках мой учебник английского. Такие книги запрещены талибами под страхом смерти.
Во дворе нас всех ставят на колени, заставив склонить головы. Пахнет сухой землёй и нагретым солнцем камнем.
– Молитесь, нечестивцы! – кричит имам. Талибы передёргивают затворы.
Палит солнце. Камешки впиваются в колени. Муха ползёт по моей щеке. Очень болит повреждённая нога. Я плачу.
Звучат выстрелы. Пуля попадает мне в голову.
2
Михаэль с проклятием сдёрнул маск-обруч и яростно пнул стену под рабочей консолью Аппарата. На мониторах перед ним красовалась надпись «ЗАПИСЬ ОКОНЧЕНА» на фоне последнего мига жизни чёртова афганского мальчишки – пыльная почва двора с мелкими камушками и драный ботинок одного из этих ублюдков – талибов.
Вытащив сигареты, Михаэль нервно закурил, мрачно уставившись в монитор. Голова гудела, как обычно после сеанса, словно он перебрал вчера тёмного пива. Аппарат – куча аппаратуры, выставленной на стеллажах слева и справа от его кресла, перемигивался лампочками, тихо гудели системные блоки. Когда они с Йоханом и Карлом только настраивали канал сопряжения, было много вариаций на тему названия, но, в конце концов, сошлись на «Аппарате». Какая, к дьяволу, разница: «мыслескоп» или «ментовизор»? С названием будут разбираться маркетологи, со смехом сказал Михаэль, когда они продадут его за кругленькую сумму. Так он думал ещё месяц назад, черт бы побрал эту кучу железа.
Теперь же всё катилось под откос. Йохан надеялся, что можно будет «настраиваться» на определённых людей, знаменитостей или просто интересных личностей для записи их предсмертных минут, но всё оказалось одновременно и проще, и сложнее. Оказалось, что долбанный Аппарат формирует мыслеобразы произвольно, по принципу случайной выборки, каждый раз выдавая записи казней или убийств, да таких, что кровь у неподготовленных людей стынет в жилах. Йохан после первого же пробного сеанса – «настраивался» на Элвиса, а пришлось быть свидетелем изуверской казни студента из Северной Кореи – слёг с дикой головной болью на двое суток. Вслед за ним свалился Карл, «переживший» смерть женщины из Ирана, забитой камнями. У Карла университетский врач даже констатировал нарушение мозговой деятельности. Выяснилось, что один Михаэль способен переносить сеанс сопряжения без вреда для здоровья, испытывая лишь лёгкий дискомфорт.
С Карлом и Йоханом его свела Ингрид, его университетская подружка. Отец у неё был шведом, но учиться девчонка приехала в Эйндховен, где жили её дед и бабка по матери. Технический университет Эйндховена известен не только в Нидерландах, сюда едут со всей Европы. Михаэль после выпуска легко устроился в «Сименс» здесь же, в городе, а Ингрид осталась в аспирантуре на физфаке, где сошлась с Карлом. Михаэль бросил её после того, как глупая овца залетела и попыталась качать права. Он не отказывался от отцовства, просто был ещё не готов… но эта дура сделала аборт – убедили подруги, такие же идиотки. После этого Михаэль с ней не общался. До того звонка полгода назад.
Михаэль затушил сигарету в пепельнице и тяжело
