у Короленко переехал в Москву и поступил в Петровскую академию на лесное отделение. Через три года за участие в студенческих волнениях он был исключен из академии и выслан из Москвы. Вплоть до Февральской революции 1917 года жизнь писателя состояла из череды арестов и ссылок.
Литературным дебютом Короленко стала газетная статья об уличном происшествии в 1878 году. Еще через год увидел свет его первый рассказ – «Эпизоды из жизни “искателя”».
С тех пор Короленко не переставал писать до самого конца жизни. Писатель большого и яркого дарования, он вошел в историю русской литературы как автор многочисленных повестей, рассказов, художественных очерков, а также как критик и публицист.
Литературное наследие Короленко велико и многообразно, однако самыми известными его произведениями стали повести «В дурном обществе» (1885), «Слепой музыкант» (1886), «Река играет» (1892).
В 1900 году Владимир Галактионович стал почетным академиком по разряду изящной словесности. Но в 1902 году он вместе с А. П. Чеховым отказался от этого звания – в знак протеста против отмены академией выборов М. Горького.
Творчество Короленко отличают страстная защита обездоленных, мотив стремления к лучшей жизни для всех, воспевание душевной стойкости, мужества и упорства, высокий гуманизм. За высокие душевные качества современники называли писателя «прекраснодушным Дон-Кихотом» и «нравственным гением».
В книгу вошли две хрестоматийные повести писателя.
«Дети подземелья» – сокращенный вариант повести «В дурном обществе» – затрагивает вечные темы дружбы, любви и добра. Дружба сына судьи и бездомного мальчишки изначально обречена на провал, но способна пробудить в душе первого искреннее сострадание к людям.
В «Слепом музыканте» победоносно звучит мотив преодоления физических и нравственных недугов. Великая сила музыки помогает слепому от рождения Петрусю найти смысл жизни.
Дети подзмемелья
Глава 1
Развалины
Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру Соню и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос как дикое деревцо в поле, – никто не окружал меня особенно заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.
Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и напоминало любой из мелких городов Юго-Западного края.
Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционной «заставой[1]». Сонный инвалид лениво поднимает шлагбаум, – и вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских «заезжих домов»; казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута – и вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.
Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие, густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посередине одного из прудов находится остров. На острове – старый, полуразрушенный замок.
Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. «На костях человеческих стоит старое замчище», – передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком. От этого, понятно, замок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, – так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще
Заста́ва – заграждение при въезде в город. Устраивалась вначале для защиты от врагов, затем – для сбора денег с проезжающих. Традиционная застава – обычная застава.
