ак вспоминал об этом, отплевывался, состояла в том, что перелет не был прямым и требовалась пересадка в Амстердаме. О времени ожидания он даже не задумывался. Ведь в Амстердаме предстояло еще заполнить какими-то делами три часа. Но, когда путешествуешь, не особо успеваешь отслеживать все свои дела и метаморфозы, которые происходят вокруг нас. Это и есть одна из наиболее главных ошибок любого неопытного туриста. Так же Наивенко совершенно не переживал о том, что ему нужно будет добираться еще и до Страсбурга поездом. Наоборот, он ждал этот момент с нетерпением, так как получал колоссальное удовольствие от дороги, которую он преодолевал поездом. Временами стучали колеса о колею, весенний ветер врывался через открытое окно, и перелистывал сам страницы книги, а мысли так и не хотели поддаваться контролю, и также пролетали, как и красивые дали за окном, оставляя после себя терпкое послевкусие непрочитанных страниц книги. Все эти процессы Наивенко пытался уловить каждую свою поездку поездом, чтобы полностью насытиться незнакомой дорогой и ее энергетикой. Для него это был как некий ритуал, к которому ему еще не хватало хорошей книги.
Утром в голове Наивенко проросла мысль, которая, видимо, зрела в нем долгое время. Эта мысль имела вид, который выражался словами: “Время пришло…”. Но Наивенко никак не мог найти необходимые зацепки, чтобы хоть как-то привязать эту мысль. Когда он доходил умом до этого тупика, то сразу же отпускал эту мысль, полагая, что еще не столкнулся с теми обстоятельствами, при которых эта мысль сможет полноценно раскрыться во всех красках и аспектах…
Плотно позавтракав, Наивенко стал медлительно и тщательно укладывать свои вещи в единственный большой кожаный чемодан ретро стиля. Он очевидно вспомнил цитату американского писателя Чарльза Буковски: “Все, что тебе необходимо, должно умещаться в один чемодан.” И следуя этому правилу он взял все свои самые необходимые вещи: серый в черную точку деловой костюм, черные кожаные туфли, пару маек, трусов и носков, фотоаппарат полного кадра Bronica, два объектива к нему, маленький штатив, мессенджер со всеми ванными принадлежностями мужчины, солнцезащитные очки и темно-серый плащ на случай дождливой погоды. А в небольшую кожаную сумку, которую носил через правое плечо на левом бедре, Наивенко сложил пару блокнотов для личных записей и наблюдений, дальномерный фотоаппарат “Киев-2”, пару цветных пленок к нему, документы и, конечно же, кошелек с круглой, накопленной за долгое время экономии и дисциплины, суммой денег.
Когда все приготовления были проделаны, Наивенко не забыл помолиться перед выходом из дома. Старые образы Христа, Богородицы и Святого Николая стояли на дряхлой пыльной тумбе у изголовья кровати, напротив дверей комнаты. Молитва его прошла в спешке, лишенной духовной основы, без которой молитва не может служить обращением к Богу. Но он быстро постарался отбросить эти мысли, которые, кстати, не слишком его терзали, ибо чтение молитвы для него было не более, чем привычка, которую ему привил его дед, – закаленный жизнью моряк, давно ушедший в плаванье бурного моря жизни… Единственно, что еще лишало Наивенко свободного путешествия, так это наличие хорошей литературы. Взглянув на полки своей домашней библиотеки, Наивенко не мог найти подходящей для себя книги. Большинство из них были уже давно прочитаны и даже не раз. А область неизвестности, которая должна присутствовать у каждого художника своего ремесла, у него отсутствовала, о чем он даже и не знал. Невежество имеет похожий сладковатый привкус, как и ложь, но характер привкуса куда более опасней, так как имеет огромную власть над человеком в виде туманного облака тупости, витающего над самоуверенной пустой головой. И после продолжительного времени бессмысленного осмысления своего желания, Наивенко остановился на книге Стендаля “Пармская обитель”. Он даже воспользовался несколькими детскими считалками, чтобы выбрать книгу. И по мановению Провидения, счет дважды припал на томик Стендаля. А сам Наивенко был удивлен, что никогда не обращал внимания на произведения этого писателя, не придавая ему значения уже того, что эта книга была на полке его домашней библиотеки.
В пятом часу вечера, Наивенко взглянул на старые Божественные образы, охранявшие его обитель, затем перевел свой восторженный взгляд в окно, где весенний ветер мирно колыхал кроны тополей, затем взглянул на свою библиотеку и на, разбитый и изрытый половыми вредителями, пол. По окончании этого визуального ритуала осмотра всех самых близких предметов жизни Наивенко, он обул свои белые кеды Convers, поднял чемодан и вышел на улицу, закрыв за собой двери на все замки. Его экзальтация достигла предела глупого безрассудства, когда человек способен на самые жертвенные благодеяния, которые не нужны так сильно, как именно в этот момент эмоционального пика человека. В этот момент он хотел было уже и ключи от дома выбросить, в знак полного разрыва с прошлым, но сдержался больше из-за чувства жадности, нежели жалости.
Всю дорогу до Борисполя лицо Наивенко украшала ехидная улыбка некой насмешки над всеми живущими в Киеве.
Уже находясь в самолете, ехидная улыбка стала блекнуть на лице Наивенко, от наплыва мыслей об отце, которые стали всплывать в самых неприятных красках. Ведь Наивенко взял с собой и те деньги,
