и бутылки с шампанским, и остатки коньяка, и вермут и сухое вино…
Он и сам не понял, как оказался в постели с однокурсницей. Наверное, шампанское и коньяк, а заодно вермут и сухое совсем затуманили голову. Но он с таким радостным упоением погрузился в опровержение собственной импотенции, что забылся глубоким, спокойным, умиротворенным сном только под утро, обнимая восхитительно стройное, обворожительно юное тело своей случайной собеседницы.
***
Проснувшись в чужой постели в незнакомой квартире, Илья испытал замешательство. Но у его новой знакомой оказался такой легкий, веселый характер, что замешательство быстро прошло. А сама она была такой милой, такой нежной, такой обольстительной, что из постели они вылезли лишь часа через полтора, подгоняемые чувством голода.
«Есть же нормальные девушки! Без слез, без истерик, без претензий» – думал Илья, возвращаясь в ненавистный дом. Он мысленно уже готовился к громкому выяснению отношений с Ирой, но квартира была пуста. Странная, тревожная тишина встретила его. Он зашел на кухню и бросил взгляд на гору немытой посуды в раковине. В комнате на разложенном диване кавказскими хребтами громоздились скомканные одеяло и подушки, смятые простыни.
– Ира, ты где? – почему-то шепотом спросил он и прислушался, как будто Ира могла спрятаться в шкафу или под столом. А в душе тонкой струной завибрировала тревога.
Бесцельно и растерянно бродя по квартире, Илья обнаружил на журнальном столике записку. На мятом листке бумаги, вырванном второпях из ученической тетрадки, нервным, неровным почерком, словно буквы плясали от страха, было написано: «Началось… Вызвала скорую. Увозят в роддом. Ира». Илья подержал в руке записку и обессиленно рухнул на диван.
Он встретил ее из роддома с букетом цветов. Здорово похудевшая, без этого гигантского уродливого живота, бледная, но совершенно счастливая, Иришка всю дорогу домой в такси без умолку болтала, рассказывая в леденящих душу подробностях про свое пребывание в роддоме. В руках она держала сверток с новорожденным. Илья отказался взять ребенка в руки, сказав, что боится уронить. Хотя, на самом деле, ему просто было неприятно прикасаться к этому существу, рождение которого перевернуло всю привычную жизнь.
– Ой, Илюша, а какие тут акушерки строгие, просто ужас! Только и командовали: «дыши!», «тужься!». А доктора ничего, добрые. Правда я так испугалась, когда сказали, что будут зашивать после родов…
Илья поморщился и отвернулся к окну. Только этих подробностей не хватало! Она что, не понимает, что не стоит такое рассказывать ему? Пусть своим подружкам потом рассказывает. А мужчинам знать все это совсем не обязательно. Будь она поумнее, промолчала бы…
– А когда Ванечка родился и мне его показали, – голос ее невольно дрогнул от нахлынувших эмоций, – я расплакалась. Он такой маленький, такой трогательный. И заплакал так жалобно, что у меня в груди все перевернулось!
Илья
