окрепли, была выделена под загородные дома большим и маленьким чиновникам. Вообще, идея создания кедрового выдела в таком месте была опрометчивой, рядом располагался элитный посёлок, и земли рано или поздно ушли бы под застройку. Ушли они вопреки существующему Лесному Кодексу, который запрещал перевод земель из лесных в нелесные. Как то искусно соединились новый лесной кодекс, дачная амнистия и градостроительный план. Земли, которые хоть как-то интересовали богатых горожан, были лесоустройством выделены из лесов, дачная амнистия позволила садовым товариществам прирезать себе куски леса, а затем уже городская архитектура отнесла эти участки к зоне жилой застройки. Чтоб успокоить общественность, ей показали проект Института леса и древесины имени Сукачева «Берёзовая роща», от которого были отрезаны все лесные ведала и оставлен лишь небольшой пятачок старого берёзового леса в непосредственной близости от Академгородка. От берёзовой рощи осталось только название, деревья медленно выпадали, а маленькие сосенки, когда-то высаженные нами, вытаптывались жителями ближайших домов.
Городской лесхоз перешёл под эгиду предприятия по озеленению и принялся за такие работы с лёгким унынием. А что было поделать. Первая попытка посадок полутораметровых сосен с комом земли оказалась довольно удачной. Лесники героически отжигали замерзший грунт в весеннем лесу, чтобы выкопать ямы. На площадках, выделенных под застройку всё в том же элитном посёлке, выпиливались мерзлые кома земли с деревцем. Затем это всё устанавливалось на место, укреплялось растяжками и застывало в ожидании весеннего таяния почвы. При первом же тепле сосны выпустили почки-свечки, которые тут же обломали бабушки на лекарства. Но опыт руководству понравился. На весну, через пару лет, был разработан план крупных посадок по всему городу. Необходимо было искать посадочный материал.
Величина деревьев должна была быть не менее полутора метров, кедр и ель. Кедровые культуры такого возраста имелись в сторону Ачинска рядом с Козулькой. Маленький посёлок Кедровый, в котором ничего не было кроме лесхоза и развалившегося лесопункта, ждал нас. Этот умирающий посёлок мне напомнил Чуйкинский лесопункт на Алтае. Две коротких улицы с двухквартирными домами различного возраста, пустующий гараж и контора лесничества в самом старом доме. Одна половина – контора, вторая половина – заезжая изба. Ознакомились мы с этим затерянным посёлком, выкапывая несколько кедрушек и пушистых ёлочек. Знакомились и перед новогодними праздниками, покупая ёлки на корню для городской администрации. Познакомились и забыли на время.
Почему так стремятся к посадкам ели в городе, до сих пор не понятно. Елка, даже если она голубая, в загазованном пыльном пространстве быстро теряет свою красоту и привлекательность. через года три на них невозможно смотреть без боли. Хвоя еловая меняется дольше всех из хвойных – восемь лет, сколько же грязи она накапливает за это время. Кедр
