сейчас кажутся огромными на худом усталом лице…
…окна старого замка… темные окна…
…и вдруг у меня возникает нереальное ощущение, что меня разгляды-вают не снаружи, а изнутри, и разглядывают пристально, и все видят – да-же то, что я, может, и сама не знаю. Я невольно отвожу глаза, но это не помогает – словно кто-то бродит внутри меня, как в библиотеке, берет с полок книги одну за другой, пролистывает…
– Прекрати на меня смотреть! – вырывается у меня, и я почти чувствую, как взгляд Наташи соскальзывает в сторону, а когда снова смотрю на нее, по ее губам на мгновение проскальзывает улыбка – холодная, жесткая улыбка исследователя. Сейчас ее глаза невыразительны, как два пыльных камешка.
– Если б мне довелось нарисовать тебя, ты получилась бы со множест-вом лиц… ты вообще состояла бы из одних чужих лиц… и со своим лицом внутри. Ты хорошо умеешь носить чужие лица, правда? Как и сейчас. При-творство и ложь – твои пороки! Притворство и ложь.
Я вскакиваю и в гневе отшвыриваю недокуренную сигарету, еле сдер-живаясь, чтобы не ударить съежившуюся на скамейке девушку. Но я чув-ствую не только злость, я чувствую еще и страх, потому что Наташа сказа-ла про меня чистую правду. Откуда она узнала?! Ведь до сих пор только Женьке удалось меня расколоть, но то другое дело.
– Не для того я приехала черт знает откуда, чтобы выслушивать подоб-ный бред! – говорю я ей сквозь зубы, стараясь не кричать, потому что ми-мо нас ходят люди. – И уж не для того, чтобы меня пытались ткнуть лицом в лужу! Поищи кого-нибудь другого, желательно в психушке, и рассказы-вай ему все, что хочешь… Поняла?! Так что не пошла бы ты, подруга!..
Я хватаю свою сумку, и Наташа, словно проснувшись, подается вперед и вцепляется в мое пальто.
– Вита, пожалуйста, не уходи! Прости, что я так сделала, но мне нужно, чтоб ты поверила! Пожалуйста, не уходи! – кричит она так громко, что на нас начинают оглядываться. Я зло дергаю полу своего пальто, Наташины пальцы разжимаются, и она по инерции кувыркается со скамейки прямо в снег, вскрикивая от боли.
Спасибо, Господи, послал сумасшедшую истеричку!
Я швыряю сумку обратно, осторожно помогаю Наташе подняться и усаживаю обратно на скамейку. Ее глаза крепко зажмурены и, закусив гу-бу, она нежно прижимает ладонь к левому предплечью.
– Сильно ударилась?
Она мотает головой и открывает глаза.
– Да нет, просто я в прошлом году руку сломала… вот иногда побалива-ет до сих пор, если неудачно… упасть. Извини, я не хотела… может, я не-правильно посмотрела…
– Ладно, – говорю я и сажусь рядом, – я, конечно, не аленький цветочек, возможно, это уже и заметно становится, но и ты меня пойми. Как я могу в это поверить? Ведь это же…
– Бред, – заканчивает Наташа и улыбается. – Естественно,
