исал над Максом словно большой и мускулистый дамоклов меч.
– Молись, уродец, – гнусаво проскрипел сбоку Кузя, нетерпеливо подпрыгивая на месте.
Кузя был мелкий и гадкий, способный на любую подлость. Воняло от него псиной. Но страшнее был третий враг. Звали его Дыба, стоял он за спиной Бурина, молчал, и глаза у него были холодные, как у рыбины. Рассказывали, что пару лет назад он убил какого-то бомжа, и Макс этому верил. Дыба уже давно нигде не учился, промышлял мелкими кражами и отъемом денег у школьников. Бил он молчаливо и жестоко. Макс до сих пор помнил свернутый нос у одноклассника Вальки Кимова. Тот полгода ходил с повязкой на все лицо.
– Бабло давай, Морозильник, – пробасил Бурин. – Последний шанс.
– Нет у меня. Сказал же.
– Не гони дуру, опарыш. У тебя парентсы богатые, все это знают.
Родители у Макса были далеко не богатые. Средних размеров квартира, среднего возраста машина, средний класс как он есть. Но этим уродам было все равно.
Они поймали его на выходе со школьного двора, минут десять гнали по гаражам и теперь зажали в глухом тупике, заросшем дикими кустами. Справа был синий забор стройплощадки, слева кирпичный забор гаражного кооператива, а за спиной – заброшенный дом, из тех двухэтажных древних развалюх, что походили на лагерные бараки или казармы. Единственный подъезд его был наглухо опечатан ржавым листом железа, а окна первого этажа забиты фанерками, на которых неведомая команда графитчиков оставила свои примитивные каракули. В тупике никого не было, а те, кто мог здесь появиться, вряд ли вступились бы за несчастного школьника. Скорее наоборот – приняли бы участие в намечающемся веселье. Народ в округе обитал угрюмый и далекий от сострадания.
– Ты сам виноват, Морозов, – сказал Дыба, и от его тусклого безжизненного голоса как всегда полезли мурашки. Обращение не по кликухе, а по фамилии добавляло в образ Дыбы инфернальности. – Тебе была дана неделя на решение проблемы. Ты ее не решил. Ты подумал, что и так сойдет, что мы послушаем твои оправдания и отстанем. Но мы не отстанем, Морозов. Это многие поняли до тебя, и многие поймут после. Ты не исключение.
– Гыы… не исключение, Морозильник, – пролаял Кузя. – Сявка ты, а не исключение.
Дыба еле заметно покривился и шагнул вперед. Начиналось самое интересное.
– Но главная твоя ошибка, Морозов, в том, что ты побежал. Ты показал себя трусливой скотиной. Если бы ты остался, возможно, все бы сложилось иначе. Те, кто остается, заслуживают мое уважение. Те, кто бежит, становятся тлёй под ногами. Дерьмом. Навсегда. Сегодня ты сломал себе жизнь, Морозов.
Макс не слышал его. В ушах бухала кровь. Он отступил еще на шаг, и почувствовал, как уперся в стену. Угол жестяного оконного отлива вдавился в ногу. Окна у древней развалюхи были расположены очень низко.
– Да че трепаться с уродом? Ша! – взревел Бурин и замахнулся.
Макс в панике зашарил руками по стене, окну, откосам. Его машинально отшатнуло в сторону. Он почувствовал, как заскрипела, подаваясь, скрывающая окно фанера. Мир перевернуло, возникла темная щель между фанерой и оконным проемом, и Макс завалился назад, вверх тормашками.
– Куда! – глухо взревел Бурин, хватая его за ногу.
Макс забился в его лапе, как припадочный, угодил свободной ногой по носу, вырвался и рухнул в темноту, пыль и грязь. Истошно заскрипели гнилые доски пола, по лбу ударила обернутая вонючим тряпьем мебель. Он резво пополз дальше от окна, расталкивая головой мягкие и твердые неопознанные предметы. Сзади раненым медведем бесновался Бурин, отрывая фанерный щит, и фальцетом вопил Кузя. Макс понимал, что фанера выдержит недолго, и полз дальше, ничего не видя в пыльном мраке, наощупь огибая углы, шкафы, пролезая под столами. Наконец, забился в какую-то темную дыру и прислушался.
Фанера душераздирающе треснула. Бурин запыхтел, перелезая через подоконник.
– Нет, Кузя, – донесся ленивый голос Дыбы. – Ты – со двора. Следи, чтобы он там не выбрался. Слышишь, Морозов? Из этого сарая выхода нет. Хватит бегать.
– Тут темно, – сообщил Бурин.
– Иди вперед. Он не мог далеко сбежать.
Максу показалось, что темнота немного пожелтела, мелькнул отблеск фонарика. Он осторожно пополз дальше.
– Чем дольше ты бегаешь, Морозов, тем больше твой долг, – громко сказал Дыба. – Наше время стоит денег. У меня последнее предложение. Я забуду о том, что ты бегал. Какой у тебя класс? Седьмой? Восьмой? Вот. Скостим по малолетству. А ты выходишь. И мы поговорим. Как взрослые люди.
Макс полз, изредка оглядываясь. Бурин сзади сопел, хрипел, рыгал, расталкивая завалы плесневелого хлама.
– Это аварийный дом, Морозов, – продолжал увещевать Дыба. –
