прочным на всю его жизнь. Сколько ни колебался он в своих политических взглядах, сколько ни делал ошибок в своих шагах ка общественном поприще, здесь, в литературе, у себя дома, он был последовательным проводником того гуманизма, который так свойственен эпохам «органического груда», когда каждый человек оценивается по его трудоспособности и полезности, и всякие кастовые перегородки, основанные только на родовитости, на привилегиях рождения или родства, кажутся вредными и подлежащими уничтожению. И Крашевский всю жизнь, и чем дальше, тем энергичнее, боролся с непроизводительными, тунеядными классами польского общества. Разложение и вырождение аристократии, упадок шляхетства, противопоставление им трудового мещанства и крестьянства – вот вечно повторяющаяся тема его повестей. Естественно было, что по мере разложения старого общества – а при жизни Крашевского польское общество успело коренным образом переродиться – жизнь давала все более яркий материал для обличительного творчества писателя.
На ряду с художественной деятельностью, Крашевский все время не переставал заниматься и деятельностью общественной, то как сотрудник политической газеты, то как редактор или издатель, то даже как «земец». В непрекращающейся борьбе двух течений: реакционно-шляхетского и демократически-прогрессивного, Крашевский старался занять «золотую середину». Это ему не всегда удавалось. Постоянно боясь «крайностей» демократов, он невольно попадал в лапы реакционеров. 1 f-к, он сближается к началу 40-х гг. с реакционером Г. Ржевусским, с католиком М. Грабовским, Головинским и др. и основывает журнал «Атеней». Но по своим основным взглядам Крашевский не мог прочно связаться с мертвецами старо-шляхетской Польши. Уже в 1844 г. он рвет с реакционной компанией и, хотя в 1849 г. встречается с Ржевусским в «Петербургском Еженедельнике», но уже в 1 850 г. опять уходит из этой газеты.
Когда со вступлением на престол Александра II поднят был крестьянский вопрос, Крашевский в качестве волынского помещика представил Волынскому комитету свою докладную записку. Она очень характерна для умеренно-мещанского мировоззрения его. Он разделяет два вопроса: о личном освобождении крестьян и о наделении их землей. Первый вопрос он считает бесспорным, но советует производить освобождение осторожно, постепенно, не выпуская крестьянина из-под опеки «ради его собственного блага». По второму вопросу он находит, что «земля есть собственность помещика, а крестьянки есть свободный работник на ней». Если бы не хватило работников на земле, шляхта погибла бы, а с ней и цивилизация, ибо она – единственная носительница цивилизации. Ему неясно еще, следует ли наделить крестьян только усадебной землей или же дать им в аренду также и часть пахоты, несомненно только, что то, что им отрежут, должно сделаться их бесспорной собственностью после нескольких или нескольких десятков лет опеки и надзора. При этом он рекомендует учредить для крестьян «принудительный прием» на работу. «Крестьянину немного надо, – говорил он, – но необходимо религиозное просвещение, христианское образование, проникновение духом любви, труда и самопожертвования. Это типичная точка зрения новомодного помещика, жаждущего от «великой реформы» получить и землю и дешевые рабочие руки. Но характерно, что волынским зубрам записка Крашевского показалась чересчур либеральной.
Накануне восстания 1863 г. Крашевский жил в Варшаве, где редактировал «Польскую Газету». В период манифестаций, предшествовавших восстанию, он опять попал в критическое положение человека «золотой середины». К счастью для него в январе 1863 г., т. е. за несколько дней до открытой борьбы, правительство Велепольского частным образом посоветовало ему уехать за границу. Он уехал в расчете на путешествие в несколько месяцев, но уже больше не вернулся на родину.
Крашевский поселился в Дрездене. События в 1864 г. еще больше разочаровали его в жизнеспособности дворянства, и он все сильнее склонялся в своих симпатиях к средним классам. Вместе с тем чисто моральная тенденция захватила его полке и стала доминирующей в его повестях. На ряду с целым рядом новых романов, он занялся громадной работой – изображением в повестях всей истории Польши, от Пяста до XVIII века. Но эта работа имела меньше успеха. Принижение исторических личностей, которое вытекало из всего его миропонимания, и мрачные краски, которыми он рисует прошлое, не соответствовали настроению польского общества, только вынесшего поражение в борьбе и склонного к «нас возвышающему обману».
В 1879 г. Крашевский пережил то, что выпадает в удел редкому писателю – по крайней мере, при жизни. Польское общество праздновало его золотую свадьбу с литературой. Это торжество наглядно показало, насколько близок был Крашевский «массе» общества, именно «среднему классу», тому мещанству, которое народилось из развалин шляхетства и новообразований капитализма. Апофеоз певца «золотой середины» был инсценирован в Кракове, в историческом зале «суконных рядов». Но, увы, совершенно неожиданно «кончился пир бедою». Когда Крашевский, утомленный чествованиями, пробыл лечебный сезон во Франции и возвращался оттуда к себе в Дрезден, он был в Берлине арестован и заключен в тюрьму Моабит. Против него было возбуждено следствие по обвинению в государственной измене. Это известие ошеломило польское
