в гуманитарных науках, которая была бы закрыта для диалога с М. Бахтиным.
Это ли не подтверждение справедливости слов самого Бахтина о преемственности в науке: «В сущности научная работа никогда не кончается: где кончил один – продолжает другой. Наука едина и никогда не может кончиться»[31].
В виртуальном диалоге Монтеня и Бахтина объект исследования постоянно усложняется: от внутренней незавершенности процесса думания о мире и своем «я» в этом мире – к пониманию диалектического характера и бесконечных возможностей совершенствования в области любых научных открытий. Появляется представление о личном пространстве, которое в науке обретения гуманитарных знаний дает ощущение самого себя как части переосмысленного предыдущего опыта филологических, культурологических и методологических исследований. Как возможность преломления собственного опыта к накопленным знаниям и нового пространства для их применения.
Эссе как универсальный жанр обладает сильным магнитным полем, которое стягивает различные идеи, перегруппировывает их, перераспределяет и совершенствует, создавая новые полюса притяжения. Он сам по себе – сложная система, исследовать которую, быть может, под силу лишь филологии на философском уровне, т. е. в ключе «лотмановской школы». «Филологическая философия» действительно развивается бурно, но дискуссии о взаимоотношениях обеих наук пока демонстрируют полное взаимонепонимание[32].
Например, А. Пятигорский утверждает: «У филологии свой предмет – это конкретные тексты. У «филологической философии» свой предмет – это мир как текст (или что угодно как текст). У философии своего предмета нет, поскольку ее объект – мышление – может своим объектом иметь все, что угодно»[33]. Ему возражает Н. Автономова, которая считает, что «говоря о смысле и бессмыслице, филологи и философы имеют в виду разные фигуры смысла»[34]. И дальше почти риторически восклицает, переводя спор, на наш филологический взгляд, в софистический поединок: «Но какие у нас есть основания верить философу, когда он утверждает, что именно его прочтение вычленяет подлинную «коммуникативную стратегию произведения»? Почему-то он выбирает из всей философии и всей литературы только неустойчивый «бессмысленный» материал. Не потому ли, что его легче подчинить своей творческой воле, нежели более упорядоченные формы?»[35]
В философско-филологическом направлении исследования эстетики жанров[36] – свои заманчивые перспективы. Мы вправе допустить, что разработка универсальной концепции эссе лежит именно в долгом и поэтапном процессе интеграции научных знаний и методологий[37]. Призываю в союзники М. Бахтина: «Критерий глубины понимания как один из высших критериев в гуманитарном познании. Слово, если оно только не заведомая ложь, бездонно. Набирать глубину (а не высоту и ширь). Микромир слова»[38].
Глава
См.: Философия филологии. Круглый стол. Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 45–49;
Там же.
К примеру:
