Верхних Оличей до Нижних вдоль реки километра два будет. Взяла Оксанка блюдо с мясом и пошла бережком в Нижние Оличи. Шла она не спеша, то и дело останавливалась и разглядывала мясо, время-то было обеденное.
– Отломи кусочек, – сказало мясо.
– Это ещё что? – удивилась Оксанка, чуть не выронив блюдо.
– Да бери, не стесняйся, – уговаривало мясо, – вон с краю и отрезать не надо…
– И в самом деле, – сказала Оксанка, отщипнула кусок и съела.
Вот и Нижние Оличи показались. Дом Василь Борисыча крайний, у самой реки. Василь Борисыч на лавочке под окном сидит, Беломор покуривает.
– Доброго здоровья, Василь Борисыч, – сказала Оксанка, ставя на лавку блюдо с мясом. – Никита привет передавал, коли в наших краях будешь, заходи в гости. Вот прислал тебе Никита кусочек мясца (козу нынче зарезали), угощайся на здоровье. Святое дело – с соседями делиться.
– И с соседями, и с теми, кто к соседям угощенье носит, – сказало мясо. – Ну и кусок же она по дороге оттяпала!
Василь Борисыч, как услыхал такое, беломорину свою загасил и, не говоря ни слова, мигом поднялся, зашёл в дом и дверь за собой заложил. Только крикнул из-за двери:
– Неси назад чёртов кус! На хрена мне говорящее мясо, чтоб я сдох!
Делать нечего, вернулась Оксанка назад и сказала:
– Василь Борисыч благодарит тебя, Кит, но мяса ему не нужно.
– Деревенские от мяса отказываются? – изумился Никита. – Что же это такое стряслось?
– А то и стряслось, что мясо разговаривает, – сказало мясо.
– Что говоришь?.. Во дела! – оторопел Никита.
– А кроме того, – добавило мясо, – она не всё ему отнесла, по дороге отхватила кусок и съела.
– Чтобы в моём доме мясо разговаривало? – крикнул Никита, – не бывать этому!
Он собрал всё мясо, отнёс к реке и забросил его в воду подальше от берега.
В то самое время, когда Кит топил в реке мясо, мимо его дома проходил почтальон Ваня Шепель (Шепелем его звали по причине шепелявости). Видит Шепель: на траве козья шкура валяется. «Ну и хозяева, – подумал, – мясо едят, а шкуру выбрасывают, одно слово – горожане!» Поднял он шкуру и понёс домой: не пропадать же добру! Дома, как водится, присолил шкурку и растянул на мосту для просушки.
На другой день Ваня вернулся с почты поздно, уже затемно. Жена его, Клавдея, не дождавшись мужа, улеглась спать. Ваня торкнул дверь – заперта, окликнул жену – молчок. Осерчал Ваня и огласил окрест всё, что он о жене думает. А козья шкура, что сохла на мосту, сказала ему в ответ:
– Не ори, соседей разбудишь. Зайди в избу со двора, там не заперто. Обед на столе, бери да ешь.
Ваня так и сделал. Вошёл в избу, зажёг свет, видит: обед на столе под полотенчиком, а жена дрыхнет на печи.
– Ах, ты колода старая, – завопил Шепель, – так-то ты мужика встречаешь! Я, как пёс бездомный, весь день от избы к избе с проклятыми газетами шаманаюсь, а дома мне тоже, как псу, обед в миске оставляют… На печи она
