со знанием дела пояснил Корнеич, – дополнительный адреналин в кровь… и косвенные показатели выздоровления поднимаются на глазах.
Отец у Тани был подводник и команда к пуску торпед: «Товсь!» перекочевала в ее лексикон. Мы с удовольствием подчинялись, скромно оголяя места для торпедирования.
Товсь!
Свои личные ощущения, испытываемые во время таких процедур, я выразил все в своей тетради в поэтическом виде:
У мед сестрички легкая рука
И ноги, кстати, тоже неплохие,
Ах, как вернуть мне времена лихие,
и улететь бы с ней за облака…
Под капельницей только и мечтать.
И вот под взглядом под ее сугубо штатным —
Уже лечу! лечу уже обратно
и падаю в больничную кровать!
– Чем писать вирши с такой пессимистической концовкой, ты бы лучше поприжал ее в каком закутке, – посоветовал мне Корнеич. – Эх, был бы я помоложе…
– Перпетуум-кобеле, как и перпетуум-мобиле, не существует, – с ехидцей встрял в наш разговор Борис Натанович. Мне вообще, ваши сальные разговоры противно слушать.
– Во сухарь заумный, – проворчал Корнеич, – можешь уши заткнуть, если не нравится.
Нам с Корнеичем было назначено по сорок инъекций в живот – тромбы растворять. Уколы четыре раза в день ровно через шесть часов. Процедура не очень приятная, но при умении медперсонала сносная. Животы наши пестрели мозаикой сине-желто-зеленых цветов. Однако вскоре нам пришлось испытать на себе, как легкая женская рука может превратиться в очень тяжелую.
Накануне наши врачи отмечали день медицинского работника. Галантный Корнеич даже умудрился достать цветы. Медперсонал отмечал свой праздник ничуть не хуже слесарей нашего ЖЭКа в день коммунального работника. А что, врачи они тоже люди… Мы же под шумок нарушали режим и смотрели футбол – шел чемпионат мира. Ближе к полуночи, я обратил внимание, как Татьяна с трудом вела Николая Павловича в ординаторскую. В обычные дни они туда заходили по отдельности, точнее, Таня ныряла тайком, стараясь не привлекать внимания. Но я же не мальчик, чтобы обращать внимание, – увидел и забыл.
Однако вспомнил я об этом буквально через несколько часов. В шесть утра к нам с утренним уколом пришла Таня. Она строго взглянула, и я привычно задрал футболку. Садистский укол застал меня врасплох. До сих пор удивляюсь, как я не вскрикнул, а только мыкнул и сжал зубы. Таня быстро перешла к моему соседу. У Корнеича, получившего такой же предательский удар «под дых», расширились глаза, он охнул и взглянул на меня. Я вздохнул и пожал плечами. Таня ушла, а я рассказал ему об увиденном вечером.
– Ну, Николай Палыч. Ну, садист! До чего женщину довел! Нет, ну не мог собраться? – возмущался Корнеич. – А ты тоже хорош, не мог прочувствовать ситуацию и вовремя доктору плечо подставить?
