увидела у Валерки застывшее маской лицо. Затащила его на кухню, уговаривала:
– Ну поплачь, мальчик, поплачь, пожалуйста, легче же станет, поплачь…
А он истуканом смотрел в пустоту.
К ночи квартира опустела, под столом с остатками закуски перекатывались пустые бутылки из-под водки. Костины родители – дядя Сева поддерживал под локоть уставшую плакать жену – уехали в аэропорт. Кто-то помог убрать со стола, Лена и Маринка мыли теперь посуду. Валерка механически убирал мусор, расставлял вдоль стен табуреты, собирал стол.
Маринка была изрядно пьяна.
Лена поняла это, когда они закурили, собравшись на кухне, и Маринка, отекшая лицом от слез, вдруг сказала потухшим голосом:
– Я ведь на прошлой неделе аборт от него сделала. Он не знал, что я залетела….
И тут Ленка увидела, как глаза у Валерки побелели, так, словно это компьютерный спецэффект в фильме ужасов. И он, с этими безумными белыми глазами, очень-очень тихо, очень-очень спокойно переспросил у Маринки:
– Что ты сделала?
– Аборт, – ответила она, глядя в темень окна.
И Лене стало страшно.
– Убью!!! – рычал Валерка, а Ленка с трудом удерживала его, не подпуская к Маринке. Та же, дурочка, нет чтобы ноги в руки и наутек, отпрыгнула к раковине и оттуда вопила:
– Валерка, дурак, успокойся! Да что я сделала такого? Подумаешь, аборт! Уймись, псих!
– Беги, дура! – крикнула Ленка в отчаяньи, – правда убьет же! Крышу сорвало у него! Валерка, успокойся, Валерка, тебе показалось, пошутила она!
Пропустила момент, когда он нож схватил. Маринка завизжала так, что задрожали стекла.
И Ленка с размаху – откуда силы взялись – дала ему оплеуху.
Он обозлился еще сильнее, отшвырнул ее – Лена больно ударилась локтем о холодильник, кинулся к Маринке, занося нож для удара.
Ударил ее ножом.
Почти.
Ленка успела пнуть табуретку так, что та упала ему под ноги, он споткнулся в замахе, Маринка с реакцией, которой позавидовали бы мастера боевых искусств, отклонилась от ножа на какой-то десяток сантиметров. Тот просвистел у ее лица и воткнулся в деревянную панель. Лезвие сломалось.
В наступившей вдруг тишине Валерка уперся лбом в стену рядом с торчащим лезвием без рукояти и зарыдал.
Маринка, злая и напуганная, ушла, не прощаясь. Покрутив напоследок пальцем у виска:
– Тебе с ним одной не страшно?
Лена пожала плечами.
Она вернулась на кухню, обняла Валерку и, вместо утешающих слов принялась петь колыбельную, ту, незатейливую, которую веками на Руси матери поют малым детям.
Успокоился и Валерка. Умылся, стыдясь своих слез. Лена налила водки в два стопарика, достала закуску. Выпили, не чокаясь.
– Зачем, Валерка? Что на тебя нашло?
– Лена! Леночка, глаза зеленые… Ты же сама говорила, помнишь: любовь, это когда обнимаешь
