какое-нибудь безрассудство, – призналась она. – Лишь бы разбить этот стеклянный колпак, под который мы угодили. И ринуться туда, вниз – лишь бы прочь отсюда.
– Этого всем хочется.
– И тебе?
– И мне.
– Так чего ради мы тут сидим?
– Это ничего не даст. Только зря о стенки расшибемся. Или, если разобьем – поранимся осколками и истечем кровью.
– И ты вместе со мной?
Борис смотрел в это узкое, точеное лицо. Как же она заблуждается на его счет! А ведь уверена, будто мы знаем друг друга!
– Просто я этот колпак принимаю как данность, – сказал он, хоть это и была неправда. – Так проще, душа моя. Чем убиваться от бессильной ярости, не лучше ли попробовать приспособиться, сжиться?
Лилиан почувствовала, как волной накатывает усталость. Опять эти бесконечные разговоры, в которых застреваешь, как в паутине. Это все правильные вещи, да толку что?
– Принять как данность – это смириться, – пробормотала она немного погодя. – Не настолько я еще состарилась.
«Почему он не уходит? – думала она с досадой. – И зачем я оскорбляю его, хоть вовсе этого не хочу. Зачем упрекаю в том, что он торчит здесь дольше меня, но наделен счастливой способностью относиться к этому иначе, нежели я? Почему меня так раздражает в нем это смирение пленника, который, сидя в темнице, благодарит Бога за то, что его не убили – в то время, как я этого Бога готова возненавидеть за то, что меня лишили свободы?»
– Не слушай меня, Борис, – вздохнула она. – Бог знает, что я несу. Это просто пустой день, и водка, и фён. А еще, наверно, все-таки результатов рентгена боюсь, только не хочу в этом признаваться. Здесь, наверху, когда нет вестей – это плохие вести.
Внизу, в деревне, ударили колокола. Волков встал и приспустил шторы от солнца.
– Эву Мозер завтра выписывают, – сообщил он. – Она выздоровела.
– Знаю. Ее уже два раза выписывали.
– На сей раз она и вправду выздоровела. Мне сама Крокодил сказала.
Сквозь затихающий перезвон колоколов она вдруг расслышала низкий, напористый рев «Джузеппе». Уверенно одолев последние виражи шоссейного серпантина, машина затормозила. Лилиан удивилась: с чего это вдруг Клерфэ пригнал ее сюда, прежде такого не бывало. Волков встал с кресла и глянул в ту же сторону.
– Надеюсь, он не собирается обучать машину азам горнолыжного спуска, – съязвил Волков.
– Скажешь тоже. Что тебе опять не так?
– Он же ее на склоне поставил, вон, за елками. Прямо на краю поляны для начинающих. Нет бы перед отелем, как все люди.
– Захотел и поставил, ему лучше знать, зачем. Скажи лучше, почему, собственно, ты его так невзлюбил?
– Да черт его знает. Наверно, потому, что сам когда-то был таким же.
– Ты? – переспросила Лилиан уже сонным голосом. – Давно же, наверно, это было.
– Да, – проронил Волков с горечью. – Очень давно.
Полчаса спустя она услышала рокот мотора – Клерфэ
