стороны. Жду дальнейших твоих указаний».
– Это радость, – произнес Тэмучин в полнейшей тишине. – Дай я обниму тебя, Тюрген-быстрый!
– Уруй! – с трудом проглотив кусок мяса, вскричал Джэлмэ.
– Уруй! Уруй! Слава! – подхватили воеводы, вскакивая из-за стола и обнимая друг друга.
– Скачи к Сюбетею, мальчик. Пусть до моего приезда никого не подпускает к Тайан-хану. Я сказал, – произнес Тэмучин, и быстрого Тюргена как водой смыло. Сколько же сил придает человеку радость!
Пестрым лоскутом ткани Хубулай утер жирные руки и рот, чтоб сказать:
– У меня такая мысль, великий хан…
– Слушаю тебя, Хубулай…
– Нужно довести до войск, что до особого распоряжения хана нельзя ничего трогать из захваченного у найманов имущества… Что хан сам будет делить его между победителями…
Тэмучин понимал всю тонкость этого хода, но все же спросил:
– Почему же я не могу известить войска от своего имени?
– Чтобы не идти против закона предков. А он гласит, что все добытое тобой на поле брани – незыблемо твое, то есть: кто смел, тот и съел. Пусть распорядится Джэлмэ – он глава сурта совета, он большой чин во время войны! – хитро засмеялся Хубулай, поглядывая на Джэлмэ, который прикинулся незаслуженно оскорбленным, но не выдержал игры и рассмеялся:
– Давайте, давайте! Джэлмэ на все сгодится! – приговаривал он. – Но моим указом могут пренебречь… Нужна ссылка на ханскую волю!
– Да будет так! – сказал Тэмучин. – Пишите указ на китайской бумаге и доведите немедленно до войск. Я сказал!
– Ты сказал, мы услышали!
Совет разошелся, и Джэлмэ посерьезнел.
– Много у тебя забот, великий хан, но есть еще одна…
– Говори, – кивнул Тэмучин.
Джэлмэ понурился, словно смущаясь того, что предстоит сказать:
– Среди всех суртов, где уже дымятся праздничные костры и извлекаются из кожаных мешков нарядные одежды, есть другие…
– Что, много раненых? – догадался Тэмучин.
– Только легкораненых больше шести сюнов. А тяжелых больше трех сюнов, и каждый день кто-то умирает…
– Едем! – сказал, вставая, хан.
Их ждали оседланные кони и чудесная солнечная погода, но, весь погруженный в мысли о бренности человеческого бытия, Тэмучин не торопил коня.
– Надеюсь, погибших хоронят по всем правилам? – спросил он, не глядя на Джэлмэ.
– Так, хан… Белые сурты окуривают известным лекарям дымом, а уж потом пропускают туда раненых и здоровых…
Когда вошли в сурт тяжелораненых, им открылось зрелище не для слабых духом: ужасные разверстые раны, охрипшие от воплей и стонов голоса, бормотание беспамятных, мольбы о смерти.
Все слова покинули память хана.
Он упал перед своими героями на колени.
– Я,
