же ты теперь вкалываешь?
– В экспедиции… Производим археологические раскопки древних городищ… В общем, экспедиция эта – от академии наук, понимаешь? Ученых всяких навалом. Ну а я при них состою в работягах. Старшим – куда пошлют.
– И нравится?
– А конечно! Заработки приличные. И работенка тоже подходящая. Как я человек простой… Всю жизнь в лагерях жидкие щи хлебал, ломом подпоясывался… Мне не привыкать. Да ведь и образование мое – сам понимаешь. Неполное начальное. Это ты один такой у нас – и грамотный, и талант имеешь. Твое дело, ка-а-анешно, особое!
– Он вообще везучий, – поддакнул Гога.
– Везучий, – убежденно сказал Иван, – ясное дело!
– Да какой я везучий, – уныло махнул я рукой, – где оно, это везенье? В чем? Наоборот.
– Ну как же! – ответил Иван. – Мне Гога рассказывал, все уши прожужжал… Зашел в Союз писателей, рванул там валюту – и в кабак. Чем не жизнь?! – Он прищурился. – Скоро небось в большие люди выйдешь, с нами и знаться не захочешь.
– Эх, да все это, ребята, не так, – проговорил я, запинаясь, – вранье это все… Говоря по совести, дела мои дрянь.
И внезапно – внезапно для себя самого – я откровенно, без прикрас, рассказал ребятам обо всем, что со мною нынче случилось. Передал им разговор с Сартаковым. И сообщил подробности последней нашей встречи с Рашпилем на воровской малине. Мне трудно было говорить. Но я устал и отчаялся, и гордыня моя на морозе ослабла. Да и какой был смысл теперь кривляться и что-то утаивать?
Ребята слушали меня молча, изумленно. Затем Иван сказал, крякнув и поджимая губы:
– Вот, значит, как! Ай-яй. Что ж, перекурим это дело – обдумаем… Ты – погоди!
Он отошел за папиросами. Я повернулся к Гоге – пристально глянул ему в глаза. Мне казалось, что Гога будет насмехаться, иронизировать надо мною. И ждал этого – с каким-то даже вызовом. Но нет; вид у него был не насмешливый, а скорее, грустный.
– Сколько же у тебя наличных? – спросил он тихо.
– Мало, брат, – пробормотал я, – пара копеек всего. Эх, да что…
– Ну так держи! – Он торопливыми пальцами расстегнул тужурку. – Я кое-чего подшиб, подработал. Не знаю, то ли наконец фарту набрался, то ли рука начала привыкать, но нынешний вечер был удачным. Мы с Ноздрей, часа два назад, приличного фраера накололи. Жирный достался сазан, наваристый… Грошей, правда, оказалось негусто, но зато среди багажа попался чемоданчик – небольшой такой, плоскинький уголок, – с чем, как ты думаешь? С серебром! Всякие там ложечки, вилочки, то да се…
Сообщая все это обычной, бойкой своей скороговорочкой, Гога одновременно рылся в карманах пиджака, вытаскивал мятые бумажки, разглаживал их в ладонях.
– Вот, держи! – Он сунул деньги мне в руку. – Долг платежом красен… Тут три сотни. Мало, конечно, смех, но – на первый случай.
– А кстати, – спросил я, пряча бумажки, – где сейчас Ноздря?
– Отвалил, – сказал Гога, – поволокся к фарцовщикам – искать покупателя.
– Послушай-ка… –
