Дальневосточный геолог всю дорогу пел какую-то тоскливую песню:
О боже мой, болят и руки, и ноги.
Ломота какая-то в груди.
Наверно, передохнем мы в дороге…
Наверно, всех положат нас в больницу
И наши кости салом обрастут…
И что интересно, ехали мы все, боясь друг друга, и именно поэтому ехали вместе, не отбиваясь от стаи.
Уже ближе к Челябинску мы с куйбышевцем договорились оторваться от остальной компании и сделали это уже в Челябинске, ну а потом я оторвался от него и благополучно вернулся домой. Сейчас не понять того времени и той атмосферы, в которой преступный мир плотно сосуществовал с бытом мирных граждан.
Театр оперы и балета имени М. И. Глинки
Осенью я устроился в Челябинский оперный театр рабочим сцены. Что побудило меня устроиться на эту работу точно не скажу. Вероятно, сыграло свою роль то, что я занимался в драмкружке и все связанное с театром приобрело в моем сознании притягательный ореол.
Работа в театре имела две стороны – положительную и отрицательную. Отрицательная заключалась в том, что ежедневно видишь изнанку театра – изнурительную работу артистов и ту механику, из которой складывается спектакль. Положительная – в том, что без особых усилий осваиваешь весь репертуар театра, балетный и оперный. Я работал в театре, кажется, полтора сезона и успел за это время настолько сжиться с репертуаром, что до сих пор еще напеваю про себя отрывки из разных опер, даже такой, как «Фра-Дьяволо», давно сошедшеей со сцены.
В то время на балетной сцене блистали такие звезды, как Вдовин, Кузьмина, молодая Сараметова. Певцов по именам не помню, зато хорошо сохранился в памяти дирижер оркестра, лысый Исидор Зак. Над его лысиной мы потом шутили вот по какому поводу. Рабочим сцены я был недолго. Заметив мою добросовестность в работе, старший машинист сцены назначил меня старшим верховым, а был еще просто верховой, он был в моем подчинении, хотя был лет на двадцать старше.
Верховой работает на галерке и отвечает за то, чтобы кулисы вовремя поднять или опустить, а также за те трюки, в которых задействована галерка. В частности, в опере «Руслан и Людмила» я должен был ронять голову после того, как Руслан ударит ее копьем, а мой напарник в это время внизу, на сцене, пускал на туго натянутом проводе поролоновых ворон и галок.
Как-то раз холодной зимой ночью мы с ним поднялись на колосники над сценой и обнаружили там комнату, полную голубей. Наружное стекло было разбито, и сквозь это окно они набивались в комнату. Напарнику, бывшему агенту-вербовщику пришла в голову изумительная мысль – поймать несколько голубей и пустить их вместо ворон. А чтобы голуби полетели вверх, включить для них вверху лампочку. Мне идея понравилась. Мы поймали несколько голубей – трех или четырех, напарник спрятал их себе за пазуху и стал ждать, когда Руслан запоет: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями…». Потом удар копьем и
