style="font-size:15px;"> – как поэт, отгадчик и избавитель от случая, я научил их созидать будущее и все, что было, – спасти, созидая.
Спасти прошлое в человеке и преобразить все, что «было», пока воля не скажет: «Но так хотела я! Так захочу я». –
Это называл я избавлением, одно лишь это учил я их называть избавлением».[84]
Прошлое, настоящее и будущее сами по себе, не пронизанные творческим велением, – это лишь осколки, случайности, отданные на произвол случайностям. По воле случая Пушкин оказался в Юрзуфе, по воле случайных обстоятельств он туда не попал еще раз в течение своей жизни. Всего этого могло бы и не быть, могло бы быть что-то другое, и все, что было, уходит с течением времени. Но созидающая воля, воля к власти, собирает все осколки воедино, придает случайному его смысл, преходящему – характер вечного. «Вновь» Пушкина в этом плане соответствует «Еще раз» Ницше: «Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!». Это высшее утверждение – воля к вечному возвращению – нашло воплощение во многих произведениях поэта, в том числе и в рассмотренном стихотворении.
Пушкин оставил подробное описание того, как происходит это творческое преобразование прошлого, избавление от случая и созидание вечного в преходящем: «Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полу-европейские переделки некоторых комнат. NN почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище».[85] Везде видна беспощадная работа времени и случая. Но созидающая воля поэта спасает прошлое, преобразуя его:
Я видел ханское кладбище,
Владык последнее жилище.
Сии надгробные столбы,
Венчанны мраморной чалмою,
Казалось мне, завет судьбы
Гласили внятною молвою.
Где скрылись ханы? Где гарем?
Кругом все тихо, все уныло,
Все изменилось… но не тем
В то время сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью,
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,
И по дворцу летучей тенью
Мелькала дева предо мной!
Изолированное настоящее, для которого прошлое – лишь мертвый груз, подвергается творческой негации, забвению. Прошлое оживает в настоящем, пронизывает его, расширяет текущий момент до горизонта вечности, придает становлению характер вечности. Мир раскрывается как вечная игра света и тени, как бьющий через край поток жизни.
Воля к вечному возвращению, переполнявшая жизнь и творчество Пушкина, была известна и Тютчеву. Пушкинский мотив возвращения находит свое воплощение в стихотворении 1837 года:
Давно ль, давно ль, о Юг блаженный,
Я зрел тебя лицом к лицу —
И ты, как бог разоблаченный,
Доступен был мне, пришлецу?..
Давно ль – хотя без восхищенья,
Но новых чувств недаром полн —
И
Переписка А. С. Пушкина. В двух томах: Т. 1. – М.: Художественная литература, 1982. – С. 387.
