ни места, где можно развести огонь. Хижина была очень мала: вдвоем они смогли разместиться лишь с трудом – в единственной комнате не было даже окна, а входная дверь вела прямо на улицу. Мосаку и Минокиси заперли дверь и легли отдохнуть, укрывшись собственными плащами. Поначалу они почти не ощущали холода, к тому же надеялись, что снежная буря скоро утихнет.
Старик уснул быстро, а юноша долго не засыпал, слушая вой ветра и удары снежных зарядов в дверь и стены хижины. Ревела река, стены домика сотрясались и ходили ходуном под порывами ветра. Минокиси чудилось, что их хижина – утлый челнок, несущийся по воле волн в открытом море. Становилось все холоднее и холоднее, юношу сотрясала дрожь. Но в конце концов он тоже уснул.
Его разбудил ледяной ветер, ударивший в лицо. Дверь в хижину с силой распахнулась, и на фоне снежной завесы он увидел силуэт женщины, входившей в комнату. Женщина была вся в белом. Она склонилась к Мосаку и подула на него – ее дыхание было подобно белой струящейся дымке. Затем она повернулась к Минокиси и наклонилась к нему. Он захотел закричать, но обнаружил, что не может выдавить из себя ни звука. Женщина в белом склонилась ниже, затем еще ниже – так, что ее лицо почти касалось его лица. Она была очень красива, но ее глаза испугали его. Некоторое время она молча смотрела на Минокиси, затем рассмеялась и прошептала:
– Мне следовало поступить с тобой так же, как и с тем, другим. Но чувствую к тебе жалость – и не совладать с ней. Ты так молод… И ты так мил, Минокиси… Сейчас я не причиню тебе зла. Но если ты расскажешь когда-нибудь и кому-нибудь – даже собственной матери – о том, что ты видел этой ночью, я узнаю об этом, и тогда я убью тебя… Помни о том, что я тебе сказала!
Умолкнув, она выпрямилась и вышла из хижины.
Когда к Минокиси вернулась способность двигаться, он вскочил и выглянул наружу. Женщины нигде не было видно – только снег взвивался яростными вихрями.
Минокиси закрыл дверь и для верности запер ее деревянными засовами. Он подумал, что это ветер распахнул дверь. А то, что ему привиделось, – лишь сон, видение, и он, должно быть, просто ошибся, приняв снежный сполох за женский силуэт в дверном проеме. Но он совсем не был в этом уверен. Он окликнул Мосаку, но старик не отозвался, и это еще сильнее испугало юношу. Он протянул руку и в темноте коснулся лица старика: оно было холодно как лед! Мосаку был мертв и уже окоченел…
К рассвету пурга утихла, и когда утром паромщик вернулся к себе в хижину, он обнаружил Минокиси. Тот лежал без чувств подле окоченевшего тела Мосаку.
Юноша долго болел – он сильно простудился той холодной ночью. Он был очень напуган смертью старика, но о женщине в белом никому ничего не сказал. Окрепнув, он снова вернулся к своему прежнему занятию: каждое утро уходил в лес, а на закате возвращался обратно с вязанками хвороста, которые его мать продавала.
Однажды вечером – была зима, прошел примерно год после прискорбного события – Минокиси, как обычно, возвращался домой из леса и нагнал девушку, которая шла той же дорогой, что
