было спокойной жизни, во всяком случае – для царя Эгея.
Впрочем, он и сам был уже далеко не тем неукротимым жизнелюбцем, еще неподвластным всесильной старости, каковым виделся людям хотя бы в последний свой приход в Трезен. Да, годы наложили на афинского царя свои крепкие отпечатки. Эгей поседел и начал даже сильно сутулиться под бременем лет и от тягостей своей нелегкой жизни.
Дело в том, что Палланту и его дерзким сыновьям не терпелось поскорее завладеть царским троном. Измученный в явной и скрытой борьбе, Эгей усматривал теперь заговоры уже во всем, творящемся вокруг, и потому с подозрением относился даже к своим придворным, не говоря уже об иностранцах и всяких разных, незнакомых ему пришельцах.
Подобное настроение в афинском государстве и обществе поддерживала демоническая черноглазая женщина, та самая колхидская царевна- чародейка, которую в Элладу привез другой выдающийся герой под именем Ясон, возглавлявший поход греческих удальцов на корабле «Арго» к берегам далекого от Эллады Кавказа.
Они плавали туда за золотым руном.
Страстно полюбив Ясона, Медея уже не останавливалась ни перед какими преступлениями. Она хладнокровно умертвила своего брата Апсирта, лишь бы помешать своему отцу Ээту, колхидскому царю, настичь укравших золотое руно аргонавтов.
В самой Греции она погубила также Ясонова дядю Пелия, захватившего было царский престол в Иолке, что в самом центре фессалийской земли, принадлежавший по всем законам ее жениху, затем и мужу – Ясону.
У нее не дрогнула рука, когда она, в отместку за супружескую измену, зарезала собственных детей, рожденных в браке с Ясоном, а заодно свела со света и его будущую молодую жену – дочь соседствующего с Аттикой царя Главка.
Последнее преступление Медея совершила уже в Коринфе, невдалеке от Афин. Когда же ей пришлось бежать из Коринфа, то огненная колесница, запряженная то ли крылатыми конями, то ли такими же, явно неудержимыми змеями, принесла ее в Афины.
В Афинах колесница зависла как раз над Акрополем, затем опустилась на его каменистой вершине.
Медея сумела войти в полное доверие к царю Эгею, запомнившемуся ей лишь по незначительному разговору с ним. Она стала его супругой, и, к вящему несчастью престарелого царя, всю жизнь мечтавшего о наследниках, – родила ему сына Меда! Именно эти имена – Медея и Мед – не сходили с уст почти всех, весьма говорливых без меры афинян.
После этого, все свои помыслы и действия колхидская волшебница направляла на то, чтобы подрастающий Мед получил все права на вожделенный им афинский престол.
Собственно говоря, указанные права у Меда, вроде бы, уже имелись, однако реализовать их было весьма затруднительно. Этому могли помешать вездесущие Паллантиды. Они могли погубить малыша или даже лишить его жизни – каким-нибудь тайным и очень коварным способом.
Что говорить, всю свою энергию и все чародейские способности после этого Медея направляла теперь единственно
