1453 г., что было, как показали последующие исследования[77], весьма относительным. Кроме того, польским медиевистом, как, впрочем, и предшественниками, явно преувеличивался посреднический характер торговли Кафы, вследствие чего ремеслу этого крупнейшего на Черном море города было отведено лишь несколько строк[78]. И, конечно же, не может быть принято отрицание историком сколько-нибудь значительной и регулярной торговли в северном направлении.
Открывшиеся возможности оперировать массовым материалом, количественными данными на микро- и макроструктурных уровнях привели к радикальному пересмотру прежних воззрений. В фундаментальных исследованиях Георге Брэтиану (1898–1953)[79], Роберто Сабатино Лопеца (1910–1986)[80], Жака Эрса (1924–2013)[81], Джан-Джакомо Муссо[82], Элиягу Аштора[83], Мишеля Баляра[84] и их коллег[85] была определена относительная узость импорта на Запад восточных “Luxuswaren”, когда устами Анри Ботье[86] было заявлено о «мифе специй», когда выявилась гораздо большая доля сырья, а именно: шелка- и хлопка-сырца, а также красителей, в которых нуждалось европейское текстильное производство.
Кроме того, специальные исследования по истории торговли тканями, прежде всего, Анри Лорана[87], Эдуарда Баратье (1923–1972)[88] и некоторых других, убедительно продемонстрировали нараставшую активность экспорта с Запада на Восток льняных и хлопчатых полотен, шерстяных сукон, а позднее, с XIV в., и шелковых материй, потеснивших традиционную продукцию Леванта. Собственно говоря, европейский текстиль, но отнюдь не золото и серебро, был тем денежным эквивалентом, который обеспечил Западу и прибыли, и поступление необходимого сырья.
Раймондо Мороццо делла Рокка[89] и Роберто Сабатино Лопец[90] привели серию генуэзских и венецианских документов, подтверждавших наблюдения о настойчивых поисках итальянцами рынков сбыта западноевропейского текстиля и рынков сырья далеко на Востоке – в золотоордынском Сарае, Ургенче, индийском Дели и городах Китая. Количественный анализ книг налоговых ведомств позволил сделать взвешенные заключения о динамике торгового обмена. И уже Лопец в своих ранних трудах[91] высказывал мысль о спаде средиземноморской торговли во второй половине XIV в., задолго до взятия Константинополя турками, под воздействием внутренних факторов, связанных с реорганизацией европейской экономики. Эта идея нашла дальнейшее подтверждение в монографии профессора Еврейского университета в Иерусалиме Бенджамена Кедара[92] и в получающей все большее признание концепции кризиса XIV–XV вв.[93]
Нашли монографическое освещение те отрасли торговли, которые не были известны прежде, например: работорговля, исследуемая в трудах бельгийского медиевиста Шарля Верлиндена (1907–1996)[94], итальянского палеографа Доменико Джоффре[95], венгерского тюрколога Лайоша Тарди
Например, см.:
Catay / A cura di
Nouveaux documents sur les marchands italiens en Chine à l’ époque mongole / Pub. par
См., аргументацию и историографию проблемы:
