семьи, не говоря уже о слугах, стояли перед патриархом рода навытяжку, но Николасу все было нипочем. Ничуть не смутившись пристальным взглядом деда, он вольготно раскинулся на кресле напротив и с легким смешком ответил:
– Я намереваюсь просто жить, милорд! Вы даже не представляете, какое это удовольствие в отличие от ваших скучных бумаг, светских раутов и парламентских заседаний.
Смеялся не только рот Николаса, смеялись его черные глаза, даже руки молодого человека и то весело вздрагивали в непринужденных движениях. Дедушка по-прежнему обращался с ним как с ребенком, но Николас предпочитал больше отшучиваться в разговоре с ним, чем давать выход своему раздражению этим обстоятельством. Герцог даже потупил глаза при виде такого жизнелюбия, не желая поддаваться обаянию этого озорника. Николас был таким с самого детства и всегда все делал по-своему. Казалось, он был рожден исключительно для того, чтобы нарушать все светские правила и приличия. Домашние учителя и преподаватели Кембриджа твердили, что его младший внук чрезвычайно одаренный мальчик, но совершенно лишен необходимого прилежания. Шалости и проказы составляли смысл его существования, прогулы им уроков и лекций были обычным делом. Герцогу с трудом удалось уговорить декана не исключать нерадивого студента из Кембриджского университета, и тот пошел навстречу, поддаваясь авторитету старого аристократа, чье слово имело немалый вес в Палате лордов.
Николас с грехом пополам окончил достойное учебное заведение, и тут выяснилось, что перспективы его будущего вырисовываются весьма смутно, если вообще вырисовываются. Как младший отпрыск семьи Трентонов, он должен был выбрать себе либо духовную, либо военную карьеру, однако ни религиозное благочестие, ни военные лавры его не интересовали. Больше всего Ник любил веселые пирушки в компании таких же беспутных приятелей, как он сам, легкие необременительные связи с красивыми актрисами и карточные игры. Старый аристократ объяснял неуемный темперамент Николаса ошибкой собственной молодости. Его угораздило жениться на очаровательной испанской графине Изабелле де Паленсья, с которой он познакомился во время своего итальянского путешествия и брак этот заключенный по страстной любви, принес впоследствии ему много беспокойства и огорчений. Испанскую жену с трудом приняли его родственники и соседи, к тому же Изабелла оказалась чрезвычайно эмоциональной и не могла вписаться в рамки английских сдержанных условностей. Дети – сын и две дочери – характером пошли в нее. Слава богу, его старший внук – светловолосый и бледный Томас – вырос истинным англичанином, пунктуальным, молчаливым, сдержанным, во всем придерживающим приличий и осторожным настолько, что даже в солнечную погоду он выходил гулять с дождевым зонтиком. Темноволосый и черноглазый Николас же был полной противоположностью Томасу, хотя они приходились друг другу родными братьями, которых герцог Мэритон опекал после смерти их родителей.
Старый аристократ принялся подыскивать непутевому, но втайне горячо любимому внуку богатую невесту, благо, что в Лондоне скоро появилась баснословно богатая американка мисс Энн Морган, прибывшая в английскую столицу специально для поисков знатного мужа с громким титулом. Обаятельный молодой лорд Трентон совершенно ее очаровал своей любезностью и остроумием, и она явно дала понять, что поощрит дальнейшее с ним знакомство. Однако Николас заявил деду, когда тот завел разговор о его женитьбе на этой в высшей степени привлекательной особе, что мисс Морган «скучна, словно унылое ноябрьское утро» и «заурядна, как воскресный обед наших провинциальных соседей». Уже через год брак с занудливой американкой доведет его либо до запойного пьянства, либо до пули в лоб, и тогда ему уж точно не будут нужны ее миллионы. Герцог Мэритон после разговора все же не оставил надежды достучаться до здравого смысла Николаса, постоянно напоминая, что тому нечего рассчитывать на большое наследство, почти все должно было достаться Томасу за исключением некоторого годового содержания, явно недостаточного, чтобы поддержать привычный для Николаса роскошный образ жизни. Но внук проявил редкое упрямство, а великосветские конкуренты Трентонов и претенденты на миллионы Морганов не дремали, и окружили юную наивную американку повышенным вниманием. Очень скоро предприимчивый маркиз Плейди повел мисс Морган к брачному алтарю. Узнав о сем событии из столичных газет, герцог пришел в ярость и немедленно велел позывать к себе строптивца, упустившего столь завидную партию.
– Вот, что я тебе скажу, дорогой мой. Или ты берешься за ум, или я лишаю тебя содержания, – сурово сказал он. – Тогда ты сам ищи девушку с хорошим приданым, и дай бог, чтобы она обладала хотя бы половиной состояния отвергнутой тобой мисс Морган.
– Давайте, дедушка, лишайте меня содержания, лишайте также и наследства. Все равно я люблю тебя не за финансовую поддержку, а за то, что, что ты славный старикан! – снова засмеялся шельмец. Ну, ничем его не пробьешь!
Старый герцог ощутил полную растерянность, когда его главный козырь – денежный – оказался битым. К тому же он не знал, как отнестись к словам Николаса – чувствовать ли себя оскорбленным, или радоваться сердечности его тона.
– Имей
