уже вертелись. – Да, он наших материалов не знает. Марки бетона. Как кирпич кладут. Он вам выстроит мавзолей. Я дело предлагаю. А вы…
– Предлагаешь? Ты за горло берешь…
– Интересно. А что б ты запел, если начнут твой дом курочить. Я разве не даю? Бери землю и строй. Немец тебе такого наваляет. Так ты ко мне залез.
Тут в бесплодную, в общем, перепалку вторгся посторонний звук, какое-то шипение, будто на старую допотопную пластинку, например, Шаляпина, заезженную тысячами прослушиваний, водрузили грамофонную иглу. Шипение, очевидно, доносилось из кресла. Моргулис замер, лицо почтительно вытянулось. Молчавший до сих пор заказчик воздел руки (на обеих было по массивному золотому перстню) к черному воротничку, зацепил там изнутри, и наружу из самых глубин тела понеслись дребезжащие металлические звуки. Что-то еще шипело, булькало, соскакивало, прыгало, путалось, как та грамофонная игла на доисторических трещинах, но постепенно шипение стало равномерным и из этого фона донеслись неясные, нечеловеческие прямо звуки. Моргулис был весь почтительное внимание, немец вертел головой. Аркадий застыл, удивленный.
А шипение, тем временем, стихло. Булькнуло еще с урчанием, будто сошла последняя вода в раковине, и стало неожиданно тихо. Приятнейшая наступила тишина.
После этого Моргулис сказал, как бы обращаясь сам к себе. – Я уверен, смокинг не нужен.
В ответ опять зашипело, будто вода попала на горячую сковороду.
– Но пиджак точно нужен, – продолжил Моргулис в том же духе, будто разговаривал сам с собой. – Пиджак, конечно… – Он неожиданно обратился к Аркадию. – Слушай, у тебя пиджак есть?
– Дома есть. Здесь нет.
– Хорошо, хоть дома. – Хмыкнул Моргулис.
– Я сюда отдыхать приехал. – Сухо пояснил Аркадий. – Есть куртка. Но я могу у хозяина взять.
Моргулис окинул фигуру Аркадия. – Ты у старика Бровермана остановился? Сиди вечером дома и жди. Белый мерседес. С улицы посигналю.
– Как в аэропорту?
– Слушай, ты мне надоел. Не хочешь, не нужно. Исчезни и больше не появляйся. Ты меня нашел, не я тебя.
– Буду ждать. – Пообещал Аркадий, кивнул всем и вышел.
– Что-то происходило, но что, он понять не мог. Нервный разговор утомил, смотреть Берлин, как было задумано, не хотелось. Пару часов Аркадий с удовольствием провел в летнем кафе, за пивом. Расслаблялся. Деньги, пусть скромные, были, к вещам и покупкам, чем обычно заняты соотечественники за границей, Аркадий был равнодушен. Магазины его не интересовали, а отказывать себе в скромных удовольствиях он не собирался. Решил жить, не крохоборствуя. И исполнял задуманное с присущим ему упрямством.
Ося ждал дома. Даже по виду было заметно, он извелся в ожидании. Но что Аркадий мог рассказать? Что вся эта канитель начала ему надоедать, и он жалеет, что связался? Именно так. При этих словах Ося радостно закивал, он явно надеялся, что Аркадий разочаруется в опасном предприятии. Но рассказывая, Аркадий, как ни странно, вновь обретал решимость. Пиво добавило
