все заводы в России, усиливать заказы, строить как можно более железных дорог и не скупиться, – прибавил он, – выпуском кредитных билетов. Это наше русское, домашнее, государственное дело – а не иностранное.
Характерную вещь рассказал Кузнецов. На Амуре уже завелись немцы из Германии; весь сахар там покупают не русский, а из Гамбурга.
[Д. Н.] Набоков вчера на вечере у себя имел вид ликующий. Он говорил между прочим: j’ai enfoncé Katkoff[99].
Думают иные, что эту победу он выводит из Царских слов на адресе с поздравлениями по случаю 20-летия суд[ебных] учреждений. По мнению одних, эти Царские слова будут приняты как торжество Набокова; по мнению других, и я того же мнения, в этих словах есть весьма выдающийся оттенок; в них сказано: «уверен, что они докажут на деле свои чувства»; в этом, по моему, все; Государь не благодарит за то, что они доказали, а благодарит за чувства с уверенность[ю], что они докажут, то есть все сводится к будущему.
В прошлую субботу я читал свою комедию в Театральном комитете[100]. Сегодня узнал, что она принята была единогласно. Лестно! Но давать ее не могу. Все курсистки наполнят театр и закидают меня если не картофелями, то яблоками или башмаками и зашикают до бесчувствия.
Получаю записки анонимные в роде следующих:
«Надо быть и прозябать в вашей аристократической плесени, чтобы так гнусно и подло судить об высших женских курсах».
Или другой образец красноречия: «Впрочем, стоит ли с вами говорить; ваше дело быть придворным лакеем и полицейским сыщиком».
Как аргументы в пользу Высших женских курсов это убедительно!
Кахановская комиссия отсрочивает свои заседания до 15 января. Приезжие из провинции члены разъезжаются по своим губерниям – страшно озлобленные против некоторых главных чиновников-теоретиков и интеллигентов, орудовавших в первоначальной Кахановской комиссии и сочинивших знаменитый ныне рассматриваемый проект.
Но все же недаром они, эти приезжие кахановцы, здесь просидели и недаром дрались за каждую букву проекта. Победа за ними. Замыслы [М. С.] Каханова и его Комиссии дельцов обличены и разрушены почти все. Победа здравого смысла и практики над теориею выразилась в нескольких фактах.
1) Скверная и прямо революционная идея всесословной или бессословной волости окончательно похерена. Волость остается крестьянскою.
2) Шутовской проект волостелей вместо волостных старшин с мыслию приманить на эту должность молодых студентов – то есть другими словами впустить нигилистов в центр народа – провалился.
3) Замыс[е]л предоставить земству избирать будущего начальника уезда тоже устранен.
4) Замыс[е]л предоставить тому же земству избирать будущих участковых начальников
я обставил Каткова (
Театрально-литературный комитет – совещательный орган при Дирекции императорских театров, занимавшийся рассмотрением пьес, предназначенных к постановке на императорской сцене. Его председателем (с 1882 г.) был директор императорских театров (в рассматриваемое время эту должность занимал И. А. Всеволожский), а членами – литераторы и представители дирекции и артистов императорских театров. В субботу, 24 ноября, Мещерский читал в Комитете свою комедию «Болезни сердца». В Дневнике он так описывал это чтение, проходившее в здании Александринского театра: «Большая часть членов была в сборе. Я представился каждому из членов. Представителями артистов были: г-жа Дюжикова и г. Давыдов; представителем критики был г. Боборыкин. В залу вошел, с видом неумолимо величественного начальника, сам Д. В. Григорович; он милостиво всем поклонился; мы молча пожали друг другу руку; потом они изволили выйдти, и меня пригласили читать. Помещение для чтения весьма неудобно. Высокий зал; далеко от окон стол, покрытый темным сукном; темно и, вдобавок, холодно. Чтение, с перерывами, продолжалось три часа. Слушали меня внимательно и… любезно, ибо читал я, при всех усилиях прочесть получше, – плохо. После чтения удалился» (Дневник за 24 ноября // Гражданин. 1884. 2 дек. С. 18–19). В основу пьесы, как это часто бывало в произведениях Мещерского, легла реальная история. В начале 1880-х в увеселительном саду «Аркадия» Мещерский часто видел одного «даровитого и приятного» светского молодого человека, который уже сделал первые шаги по карьерной лестнице, причем все знавшие его прочили ему большое будущее. Но Мещерский наблюдал его совсем в ином качестве: влюбившись в одну из певичек, этот подающий надежды человек стал постоянным участником вечеринок, постепенно забросил службу, друзей, погряз в долгах и наконец застрелился. Этот «тип бесхарактерности» Мещерский и вывел в своей пьесе (Дневник за 25 января // Гражданин. 1886. № 9. 30 янв. С. 14). Однако конец у пьесы был счастливый: герой исправлялся и покидал Петербург. Пьеса 11 раз прошла в Александринском театре (премьера 27 января 1886 г.). Отд. изд.:
