мы жили здесь. Моя мать потрошила рыбу для отца Эвальда.
Бернардо что-то промычал, переваривая новые сведения.
– Так вот почему вы с Эвальдом друзья…
– Да, – просто ответил Сальвестро.
Он взглянул наверх, на вялившуюся под крышей рыбу – ряд за рядом, ряд за рядом. А сам он – сколько низок этой самой рыбы подвесил здесь? Сотни? Тысячи? Целые косяки…
– Но раз вы такие друзья, почему же он не обрадовался, когда тебя увидел? – отважился спросить Бернардо. – По мне, так он вовсе был не рад. Скорее, ошарашен.
Сальвестро пожал плечами, вспоминая, как две недели назад постучался в дверь Эвальдова жилища. Чего он ожидал? Эвальд возник на пороге и сначала его не признал; потом лицо у него вытянулось, а челюсть отвисла. Наверное, Сальвестро все-таки ожидал увидеть на его лице радость, но Эвальд лишь молча смотрел на него да на великана, переминавшегося с ноги на ногу у него за спиной. И выглядел Эвальд даже не ошарашенным. Испуганным – пожалуй, так.
Придя в себя, Эвальд все же оказал им гостеприимство – несколько запоздалое и довольно сдержанное. Они с Бернардо, сказал он, могут ночевать в рыбном сарае, когда-то служившем Сальвестро домом. Эвальд снабдил их одеялами, одолжил бочку, разрешил воспользоваться своей лодкой – после того, как сезон ловли окончится. То есть послезавтра… Об этом Сальвестро тоже не желал думать.
– Он полагал, что меня уже нет в живых, – сказал Сальвестро. – Но когда-то мы с ним дружили. Очень давно.
Это было больше чем дружба – Эвальд был единственным его другом на этом острове. А остров был для него целым миром. Сальвестро взглянул поверх костра на Бернардо – тот широко зевнул. Великан явно терял интерес к рассказу, и то, что вызвало у него приступ ярости, рассеялось, исчезло. Да, в сарае действительно было и холодно, и сыро. И все здесь провоняло рыбой. Он вспо-мнил, как на том самом месте, где он сейчас сидит, сидела мать, держа в одной руке серебристую рыбину, а в другой – нож.
Она потрошила рыбу для отца Эвальда и еще для одного рыбака. Когда те возвращались с уловом, им с Эвальдом полагалось пережидать снаружи, и тогда они играли в лесу, иногда дрались, и Эвальд никогда не ходил в победителях. Он показал приятелю три тропинки через торфяное болото, а еще – как пробираться на сеновал к Хаасам: там они воровали капусту. Пытался научить его плавать. И они делились всеми своими тайнами.
Когда отец Эвальда и другой рыбак возвращались на берег, он тоже бежал к лодке, но Эвальд тогда с ним не разговаривал, а другой рыбак обыкновенно крестился и вообще смотрел в сторону. В другие дни он обследовал остров, искал всякие занятные вещи, чтобы потом рассказать о них другу. На восточной стороне, в саду, заполоненном крапивой, росли дикие сливы, стояли высокие ясени. В торфяном болоте плавала колюшка, по ночам на берег возле Козерова[4] выбрасывались угри – они ползли через узкую полоску земли, поросшую тонкой травой. Он умел плавать под водой с открытыми глазами и задерживать дыхание едва ли не до потери сознания. Обо всем этом он рассказывал Эвальду, но главные его тайны принадлежали
