том случае, когда тебя вызывало начальство.
Приглашение же к бывшей однокласснице принципиально не могло иметь такой временнОй значимости для тридцатипятилетнего мужика.
Тем более, что я и сам не знал, зачем сюда приехал: неожиданный звонок после нескольких лет отсутствия каких бы то ни было контактов и еще более неожиданная просьба подъехать в строго определенные день и час, исходящие не от кого-то произвольного, а конкретно от Ирины не значили вообще ничего.
И в то же время значили все.
Поскольку Ирина была женщиной.
Не курицей и не кокоткой, а просто женщиной.
1
Я вряд ли смог бы передать двумя словами суть проблемы – объяснить на пальцах, кем была Ирина и что она значила… и, кажется, продолжала значить для меня до сих пор.
Но этого, наверное, и не требовалось. Меня должен был понять любой – ну почти любой – мужчина. Поскольку в каждом смешанном коллективе найдется хоть одна подобная представительница противоположного пола.
Намекающая, дразнящая, манящая и обещающая.
И в то же время более недоступная, нежели обратная сторона Луны.
Женщина с большой буквы: раздающая авансы, которые казались весомыми в момент получения, но всякий раз таявшие, лишь только дело доходило до тела.
Учась с Ириной в одном классе, я начал хотеть ее с того момента, когда некоторая моя часть без слов дала понять свое назначение.
Думаю, не я один строил относительно нее далеко идущие планы – равно как и не только мне не удалось осуществить ничего существенного.
Надо сказать, что в школе – смешно вспомнить! – я считался одним из первых красавцев, поскольку имел хороший рост и невероятно густые черные волосы, редко встречающиеся в нашем регионе; за них меня даже прозвали «цыганом». И без ложной скромности я мог сказать, что практически любая девчонка была готова повиснуть у меня на шее… и, возможно, не только на ней.
Но мне оставались безразличными эти самые любые; я не был коллекционером трусиков – мне требовалась только Ирина.
Максимума возможного я добился на последнем из школьных вечеров, весной одиннадцатого класса, когда мы топтались под музыку в гулком спортзале.
Сначала истискал все ее мягкие места, пользуясь медленным танцем. Потом при полном ее попустительстве, со смешками и шутками – хотя имея самые серьезные намерения – увел ее на последний этаж, в самый дальний, плохо запиравшийся класс.
Там-то я кое-чего и достиг.
Я не говорю о поцелуях; целовались мы все, с кем ни попадя – это вообще не считалось.
Я сумел большее: расстегнул до пояса ее платье в черную и красную клетки и вытащил наружу ее молочную железу.
Всего одну, но все-таки вынул. Левую с моей стороны – значит ее правую.
Белую-белую девичью грудь небольших размеров с коричневатым соском идеально круглой формы.
Совершив данный поступок, я онемел от гордости, вожделения и восторга. Разумеется, сквозь одежду я исследовал столько грудей разного калибра, что вести им счет не имелось смысла. Но в натуральном виде созерцал это сокровище впервые.
Ирина хихикала, но по рукам меня не била, а сосок ее, действуя вперед хозяйки, твердел и стягивался в узел.
И этот отзыв соска обещал все дальнейшее.
Но Ирине послышались шаги в коридоре – скорее всего, она их выдумала, поскольку в моих ушах колотилось сердце. Она отобрала у меня все – вырвала кусок своей плоти из моих трясущихся рук – и засунула обратно в бюстгальтер.
А я…
Из меня разом выпустили воздух. Я даже не пытался бороться, трезво осознав бесполезность попыток.
И мы вернулись в спортзал, где продолжались танцы.
Больше подобной ситуации не повторилось.
Мы выбрали разные специальности и наши пути разошлись.
Я женился; Ирина вышла замуж.
Но зная ее, я не сомневался, что и в институте она доводила сокурсников до белого каления своей мнимой доступностью – обещая все и ускользая в последний момент.
Равно как то же самое наверняка проделывала и с последующими сослуживцами, равно как и со всеми прочими мужчинами.
Такой уж она уродилась, эта чертова Ирина.
2
Причем, как ни странно, даже в нынешнем моем возрасте дьявольская сила этой обольстительницы
