наряд и будет плакать, сидя у моего изголовья, а сыновья сядут у гроба с мрачными лицами и вспомнят, как папа чуть не прибил старшего за то, что тот обижал младшего. Кошка будет ходить кругами и тереться о ноги родственников и мяукать, голодная, потому что все о ней позабудут.
С работы придёт стая моих сослуживцев, которые так и не успели оценить меня при жизни, и они будут сокрушённо качать головами и с деланным сожалением говорить: «Ведь ему ещё не было и пятидесяти…». Они принесут вдове деньги в конвертике, которые мой начальник пожалел выплатить мне в виде премии, потому что думал, что я буду жить вечно.
Молодой человек в чёрном костюме будет командовать полным процессом организации похорон. И всего за десять тысяч рублей и небольшую взятку меня похоронят на Северном кладбище.
А когда отзвучат последние звуки траурного оркестра, и ворона прокаркает во след отъезжающему автобусу своё последнее прости, я разломаю, к чёртовой матери, этот проклятый гроб, вылезу из могилы, сниму с себя чёрные лакированные туфли, разомну затёкшие плечи, выпью сто грамм водки, занюхаю кусочком хлеба и, под недоумёнными взглядами бомжей, босиком, пойду на поминки, блаженно улыбаясь и горланя во весь голос: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!».
Когда я уйду…
Не дождётесь!
Отец
Отче наш, Иже еси на небеси! Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли. Не отринь спасения души ради,
и не дай помереть лютой смертью, дай нам слышать тебя во всем,
искупи первородный грех наш, хлеб наш насущный даждь нам днесь,
и прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим,
и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.
Ибо ты есть Царь Силы и славы нашей вовеки. Аминь.
(Молитва «Отче наш»)
В верхнем ящике письменного стола лежит небольшая чёрно-белая фотография. На ней изображён мой отец в компании пятерых подвыпивших мужиков. Он стоит с краю, едва доставая до плеча приятелю, который смотрит в объектив так, как будто хочет взглядом прожечь его. Четвёрка резко отличается от отца. Каждый нацепил серьёзную маску и приготовился к фотографированию. И только отец стоит, уперев левую руку в бедро, слегка отведя полу клетчатой рубахи, распахнутой на груди. Майка с глубоким вырезом обнажает волосатую грудь. Он улыбается, горизонтальные морщины пересекают высокий лоб. На голове две глубокие залысины, из нагрудного кармана рубахи выглядывает пачка «Беломорканала». Ему явно хорошо, потому что он уже подвыпил по случаю привезённого сена.
Он умер, когда мне было семнадцать, и я учился на первом курсе института. На похороны не успел… Пока дошла телеграмма, и ехал двести двадцать километров, всё было уже кончено. Отца, как мне тогда казалось, я не любил. Но чем больше живёшь, тем больше понимаешь, что не всё так просто с этой пресловутой любовью…
