style="font-size:15px;"> Диана рассмеялась.
– Глупый… Чем плоха диссертация по творчеству Камю? Очень даже интересно…
– Не знаю, не читал… У нас, ты знаешь, свой бзик. «Инвентаризация рабочих мест как метод повышения производительности труда». Творение жены Первого. Жертвой научной разработки пали рабочие комбайнового завода. У меня однокашник там комсоргом. Внедряет, в жизнь, так сказать, проводит…
Жену секретаря обкома Диана пару раз видела в ректорате. Запомнилась только кастовая прическа а-ля Бабетта и удивительно злое, простоватое лицо. Академичности ей явно не хватало.
– Вот потому мне туда и не хочется, – Костя опять стал серьезным. – Плясать под чужую дудку. Там, куда меня перебрасывают, первый секретарь – женщина. По рассказам – баба страшная. Ортодокс. Так что о своем мнении я могу забыть.
– Тебе это будет непросто, – подтвердила Диана. – Не идти нельзя?
– Надеюсь, что это ненадолго, – Костя будто бы не слышал ее вопроса. – Потерплю. Помолчу. «А молчальники вышли в начальники, потому что молчание – золото».
– А это кто?
– Это – Галич, – сказал Костя. – Слышала?
– Нет…
– Он умер уже… В эмиграции… У меня есть. Дам послушать.
– Странный ты человек, Костя…
– Ничего странного, Ди, – он ухмыльнулся. – Просто советский человек. Вывели-таки новую породу, мичуринцы-селекционеры. Говорит одно, делает другое, думает третье…
– Зачем же ты с ними?
Он поднял на нее чуть сощуренные глаза и показал зубы. Не улыбнулся, а именно показал зубы, как боевой пес обнажает клыки при виде чужого.
– Я не с ними. Я сам по себе. У них сила, у них власть, они могут целые народы за месяц в Сибирь переселить.
Могут расстрелять, могут давить танками. Я – никто. Я – винтик, букашка-таракашка, но пока я в университете, никого по политическим причинам из него не отчислили. И кавээновцев не повыгоняли, хоть мадам Равлюк топала ногами и требовала крови. И с куратором КГБ я водку пью, хоть рожа его мне противна до тошноты. Защитник Отечества… Он перешел на свистящий шепот…
– И молчу, молчу… Чтобы потом – хоть чуть-чуть сделать по-своему, чтобы крикунов этих сраных выгородить. Болтают с кем попало, о чем попало, а на них уже целые тома в Большом доме завели…
Она еще не видела его таким. Анти-Павка Корчагин. Только пафоса в нем не было ни на грош, а за ставшими вдруг черными глазами – то ли боль, то ли злость – не разберешь.
– Их в открытую – не одолеть. Их можно только изнутри, по-чекистски точить… Чем больше будет в это дерьмо лезть порядочных людей, тем больше шансов когда-нибудь вычистить эту выгребную яму.
Он вздохнул и откинулся ни спинку стула.
– Извини, – сказал он, помолчав. Глаза вновь стали карими и теплыми. – Извини, пожалуйста. Лучше бы я тебе рассказал, как пачкал штанишки в нежном возрасте.
– Скажи, Костя, – спросила она осторожно, –
