только потому, что во главе войск стоял не самый достойный, а тот, чей прадед когда-то был воеводой. Между тем воинский талант, как и прочие, совсем не обязательно передается по наследству.
Говоря сегодняшним языком, социальный лифт при местничестве не работал. Разумеется, подобное положение вещей очень мешало эффективному управлению государством.
По мнению некоторых историков, при всех очевидных минусах в местничестве были и плюсы: худо-бедно, но местничество служило интересам стабильности в государстве, поскольку каждый знал свое место и не мог претендовать на большее. А это снижало вероятность заговоров и переворотов. Гипотетически, возможно, и так. А на практике вред был огромным. Да и сам довод, что в ту пору «каждый знал свое место», не убеждает. Даже по мелочам при дворе местничество вызывало беспрерывные склоки. Бояре регулярно ссорились даже из-за того, кто и в каком порядке должен сидеть за царским столом.
А государю вместе с Разрядным приказом приходилось все эти обиды всерьез рассматривать, мирить перессорившихся, перелистывая при этом кучу старых бумаг. Да и судить стало уже сложно, поскольку годы внесли в этот вопрос немало хаоса. Какие-то в прошлом влиятельные княжеские и боярские семейства практически уже вымерли или обеднели. Например, известный когда-то княжеский род Одоевских ко времени воцарения Федора не имел уже ни единого поместья, а потом и вовсе угас. Между тем уже быстро поднималась и набирала силу новая элита. Так что «считаться местами» становилось все труднее.
Ущербность подобной традиции в изменившихся условиях понимали многие. Однако старые традиции, даже самые нелепые, ломать порой так же трудно, как и паковый лед. Федор Алексеевич тем не менее этот лед сломал. Как пишет историк Сергей Соловьев, по приказу государя прямо в царских сенях сложили все разрядные книги, где записывалось, кто, где, когда и кем служил, и подожгли. Пусть каждый свою родословную помнит, заметил при этом царь, но разрядные книги государству больше не потребуются. Решение закрепили в год смерти царя на Земском соборе.
Впрочем, если у кого-то недовольство и было, вслух его проявлять никто уже не стал. Наоборот, некоторые бояре и сами просили Федора Алексеевича «уничтожить места», поскольку из-за этого «в прошлые годы во многих ратных, посольских и всяких делах чинились великие пакости, нестроения, разрушения, неприятелям радование, а между нами богопротивное дело – великие, продолжительные вражды».
Всему свое время: еще за семьдесят – восемьдесят лет до этого бояре были настроены совершенно иначе, утверждая, что, если традицию местничества отменить, «то им смерть». Как не без иронии замечает Василий Ключевский: «Не боярство умерло, потому что осталось без мест, чего оно боялось в XVI веке, а места исчезли, потому что умерло боярство и некому стало сидеть на них».
Когда сегодня говорят о блестящей плеяде «птенцов гнезда Петрова» или о «екатерининских орлах», среди которых были люди из
