Люди определенно повеселели после даже небольшого перерыва. Мужчина посмотрел в зал, невольно останавливаясь взглядом лишь на лицах, освещенных солнцем, и заметил ее.
Женщина пришла во время перерыва и сразу прошла в зал, выбрав себе место так, чтобы можно было после выступления незаметно уйти, не беспокоя других. Дома с мамой осталась ее пятимесячная дочка, и это не располагало к длительному пребыванию в институте. Утром она никак не могла решить, что же лучше надеть, и, перемерив несколько вариантов, выбрала платье, которое выражало скорее ее теперешнее настроение, чем подходило к случаю. Длинное светло-бежевое платье из плотного трикотажа с высокой талией, поверх которого одевался того же цвета облегающий кардиган, во всем повторяющий силуэт самого платья, придавая одежде необходимый элемент недосказанности. Платье отнюдь не было деловым, напоминая своими простыми, слишком длинными линиями другие платья эпохи итальянского Возрождения, что не казалось старомодным, а, напротив, соответствовало ее внешности, которую друзья находили достойной кисти Боттичелли, – не столько красивой, сколько светлой. Но главное – это было настроение.
Теперь женщина старалась максимально сосредоточиться на тексте доклада и подчеркивала карандашом те места, на которых нужно было акцентировать внимание слушателей. По сторонам она особенно не смотрела: только если кто-то из коллег здоровался, она приветливо отвечала. Неожиданно для самой себя женщина почувствовала непонятное томление, появившееся у нее внутри, еще едва уловимое, но определенно растущее. Оторвавшись от текста, она подняла глаза и заметила мужчину, только что вошедшего в конференц-зал, и скорее угадала, чем увидела, близорукость порой очень неудобна, что он с интересом ее изучает, словно археолог, наткнувшийся в провинциальном краеведческом музее на редкий артефакт.
– Какая бестактность, – возмутилась про себя женщина и вернулась к своему занятию – подчеркиванию текста доклада.
Заседание началось, люди выступали достаточно бойко, подгоняемые, возможно, чудесной погодой, зовущей из открытого теперь окна побыстрее все закончить. Доклады были вполне информативны, и время заседания двигалось к концу, когда объявили ее выступление. Кое-как справившись с врожденной робостью, женщина начала говорить и постепенно вошла в необходимый ритм, увлекшись своей темой. На людей в зале она старалась не смотреть, выбрав из всей их массы одно лицо, к которому и обращалась, – старый прием выступающих со сцены позволял не волноваться. Однако невесть откуда взявшаяся тревога не проходила, а, напротив, росла, точно кто-то хотел взломать ее внутреннее «Я» и вторгнуться в святая святых – ее мысли и чувства, куда она никого и никогда не допускала. Ощущение опасности было совершенно явно, и, закончив выступление, она обвела глазами зал. Взгляд ее скользил по знакомым и незнакомым лицам, пока не наткнулся на того, кого она недавно видела в дверях, и тут сверкнула молния.
Неизвестно,
