и «Таэп, бесспорно, основан на пророчестве Исаии» – Ис. 11, 6. Ис. 65, 25 (Там же. С. 319).
В русскоязычном контексте миф о Грузии-рае складывался из нескольких положений. Во-первых, тема богатой природы и изначальной свободы человека («На холмах Грузии лежит ночная мгла…» – Пушкин, 1829; «Там, где, сливаяся, шумят, Обнявшись, будто две сестры, Струи Арагвы и Куры», – «Мцыри», Лермонтов, 1839); во-вторых, тема продуктового изобилия, особенно важная для спасавшихся от войн; в-третьих, единое вероисповедание в России и Грузии, сближавшее два народа; в-четвертых, культурные связи (в русской литературе XIX века декларировалось значение Кавказа/Грузии как истока русской поэзии: «Кавказу как будто суждено быть колыбелью наших поэтических талантов, вдохновителем и пестуном их музы, поэтическою их родиною!» (Белинский, 1841). В начале XX века мысль о существовании особого – грузинского – мифа передал Осип Мандельштам в статье «Кое-что о грузинском искусстве» (1922): «Я бы сказал, что в русской поэзии есть свой грузинский миф» (см.: Мандельштам, 1990. С. 260–261). Поэт обратил внимание на изобилие, свободу и особую привлекательность Грузии, которую связал с «грузинским эросом».
Ощущение «рая» и «солнечности» Грузии существовало только в той реальности, которую провозглашала Россия (Майсурадзе, 2012. С. 60). В интересах Российской империи, а позже и Советского Союза, миф о Грузии-рае стал играть роль soft power. Он был удобен обеим сторонам – и грузинской, и русской. Как и в имперские времена, колонизатор и колонизованный получали взаимную выгоду (чины, посты и т. д.). Со времен советизации Грузии миф этот использовался в целях демонстрации благополучия южного соседа в составе СССР, а также для конструирования образа СССР как территории счастья, на которой царит «советская семья народов», скрепленная дружбой[11]. Этому способствовали более благоприятные по сравнению с центральной частью России природно-экономические условия. Миф о Грузии-рае можно было удачно эксплуатировать, подчеркивая не роль русского/советского цивилизатора, а роль освободителя «рая» от имперских оков и роль страны (России), которая помогла Грузии сменить политический статус: из имперской колонии на «равноправную» республику в составе большой страны. Важным культурным отрезком, который нельзя было обойти, стал золотой век русской литературы, являвшийся достоянием имперского периода:
«Золотой век» в будущем мог стать достоянием только советского народа в целом, а «золотого века» в прошлом у наций не могло быть ввиду их социального и национального угнетения (Лурье, 2011. С. 148–149).
Так как неотделимой частью золотого века являлась Грузия, игнорировать ее роль и положение было невыгодно. Отсюда был запущен механизм, цель которого – способствовать укреплению русско-грузинских культурно-литературных связей досоветского периода путем игнорирования имперского контекста: положений о колонизации Кавказа и Закавказья и личных культурно-общественных контактов интеллигенции России и Грузии тех времен. Появилась почва для изобретения традиции культивирования связей Пушкина, Лермонтова, Грибоедова
На совещании с колхозниками, состоявшемся 4 декабря 1935 года, Сталин впервые использовал словосочетание «дружба народов» (см.: Сталин, 1997. T. 14. С. 100–101).
