тисненой бумаги с большими цветными гербами СССР и яркими красными ленточками, завязанными изящными бантиками. Это в моем архиве скучает по настоящему делу коллекция никем не востребованных государственных “Авторских свидетельств на изобретения”.
Сколько мозговых извилин и нервных клеток перенапряг я для того, чтобы их создать, описать, продвинуть, привлечь к ним внимание, получить одобрение влиятельных научных чинов и чиновников. Однако почти все мои гербоносные бумаги оказались лишь жидким маслом для сердца, лубочным украшением послужного списка, латунной брошкой на груди трудовой биографии, услащением моего жалкого тщеславия. А теперь их стоимость совсем упала до цены туалетной бумаги.
Я вижу, как после моей смерти, устало разбирая старые пожелтевшие листки папок моего архива, дочки наткнутся на пачку этих красивых Свидетельств прошлых профессиональных достижений своего папаши. Вряд ли им придет в голову что-либо прочесть, скорее всего, они небрежным движением руки просто бросят их на пол в кучу прочих производных его научной карьеры, ждущих очереди на выкидыш в мусорное ведро.
Многие верят в существование предначертания Свыше своего жизненного пути – конечно, проще довериться дальновидности великомудрой Судьбы и ничего самому не думать, не гадать. Хотя, существует ведь и свобода выбора. Вот она-то и подвергла меня в долгое и тягостное раздумье. Став дипломированным инженером, я оказался на развилке трех профессиональных путей: производственного (стройка), проектного и научно-исследовательского. Папа всю свою трудовую жизнь провел проектировщиком и многие годы успешно работал в серьезной должности главного инженера проекта. Маме, по мере возможности даже в трудные антисемитские годы, удавалось заниматься исследовательской работой, которая для человека с высшим образованием всегда считалась более престижной, чем какая-либо другая.
Я же, опробовав “прелести” строительного производства в Куйбышеве на Великой стройке коммунизма, возвращаться на этот убойный путь больше не хотел. В то же время скучная рутина и каждодневная занудность проектного дела тоже мне не нравилась. Поэтому мой беспокойный характер тянулся к научной работе, представлявшейся мне более живой, динамичной, интересной.
Но еврею беспартийному просто так попасть на нее было, ох, как нелегко. Взять, хотя бы ту мою безуспешную попытку устроиться в институт “Водных проблем” Академии наук. Я и сейчас, вспоминая о ней, удивляюсь своей тогдашней глупости, наглости и недомыслию – неужели я, и впрямь, мог расчитывать на хоть какое-то местечко в фундаментальной науке? Дурак был, да и только.
Однако, слава Богу, существовала еще в СССР наука прикладная, называемая отраслевой, куда, как показывал опыт моей мамы, нужных кадров с 5-м пунктом все-таки вынуждены были на работу брать.
В июле 1970-го года счастливый случай с той стороны и постучал мне в дверь. Вернее, не постучал, а позвонил в телефонную трубку.
