как могла: ведь надо было затмить здесь всех дам, очаровать всех мужчин, а мистера Лоренса так и вовсе пленить и захомутать. Ее маленькие хитрости, нацеленные на порабощение этого джентльмена, были чересчур неуловимыми и неосязаемыми, чтобы я их заметил, но меня настораживала в ней этакая утонченная жеманность превосходства и недобрая застенчивость, которые сводили на нет все ее достоинства. Когда она ушла, Роза объяснила мне смысл каждого ее взгляда, слова и жеста, но проницательность моей сестры и ее резкий тон удивили меня не меньше, чем изобретательность мисс Джейн, – я даже призадумался, уж не положила ли моя сестрица глаз на сквайра, – но не волнуйся, Холфорд, ничего такого не было.
Ричард Уилсон, младший брат Джейн, сидел в углу явно в хорошем настроении, но молчалив и застенчив, желая оставаться незамеченным, однако сам весьма охотно слушал других, с интересом наблюдал за происходящим, хотя чувствовал себя не совсем в родной стихии. Он был бы вполне счастлив своим тихим счастьем, если бы моя матушка оставила его в покое, но она, со своей неуместной любезностью, беспрестанно докучала ему чрезмерной заботой: пичкала то одним кушаньем, то другим, ошибочно полагая, что он стесняется угоститься сам, и вынуждала его через всю комнату выкрикивать односложные ответы на бесчисленные вопросы и замечания, которыми она тщетно пыталась вовлечь его в разговор.
Роза сообщила мне, что он ни за что не почтил бы нас своим присутствием, если бы не настойчивость его сестры Джейн, горевшей желанием показать мистеру Лоренсу, что у нее есть еще один брат, более воспитанный и утонченный, нежели Роберт, коего она, соответственно, уговаривала остаться дома, но сей достойный персонаж заявил, что не видит причин отказываться от удовольствия выпить и посудачить с Маркхемом и его старушкой-матерью (на самом деле матушка моя вовсе не была старушкой), с «красотулей» мисс Розой и священником – мол, чем я хуже других? – и по-своему он был прав. Так что и ему довелось поболтать о пустяках с матушкой и Розой, обсудить приходские дела с викарием, сельскохозяйственные материи – со мной, а политические – с нами обоими.
Мэри Миллуорд тоже сидела молчком, но не так часто подвергалась пыткам безжалостной добротой, как Ричард Уилсон, благодаря своей неподражаемой манере твердо и резко отвечать «да» или «нет», к тому же ее считали скорее замкнутой, нежели робкой. Как бы то ни было, она не доставила гостям особого удовольствия, да и они ей, видимо, тоже. Элиза поведала мне, что Мэри пришла только по настоянию отца, который вбил себе в голову, что она не должна все свое время посвящать исключительно домашним заботам, забывая об отдыхе и невинных развлечениях, подобающих ее возрасту и полу. Мне вообще-то она показалась довольно добродушной. Посмеялась раз-другой остроумным шуткам или розыгрышам некоего привилегированного индивидуума, которого она выделила среди нас, а потом я заметил, как она ловила взгляд Ричарда Уилсона, сидевшего за столом напротив нее. Поскольку он учился у ее отца, они, так или иначе, были знакомы, несмотря на склонность
