его девушку.
Он был молотобойцем в маленькой кузне. Весь его скарб это старая койка да стол с сосиской, и пивом, и пресной кашей в засаленной плошке, преснее, чем его жизнь. Халупа его на окраине, где песок, и сосны, и синее небо.
Одно было счастье, субботний вечер в Аркадии, где тир да люстгауз, да девушки, крепкие и беззаботные, будто мечты, будто деревья вокруг, будто цветы во дворе его дома.
А он любил свою жизнь, простую, как труд, тяжелый и монотонный, будто молот, который он заносил над своей головой каждый день от рассветов до золотистых закатов.
Он меня приложил за то, что я увел его девушку, за то, что видал меня среди этих, кого ненавидел сильнее, чем безысходные будни.
А он был красив, как природа, как всё, чем нас обделили, блажен, будто музыка Моцарта, и его комната на безнадежной окраине, где синее небо и сосны, была отлично знакома девчонкам, как в детстве дорога в церковь.
И он понравился мне, я бы тоже хотел бы уметь так бить, хотел быть таким же бешеным, будто солнце и ветер, и быстрым, как мелькнувший мимо нас поезд.
Он был безбашенным ветром, сорванным поцелуем, солнцем, каждое утро крадущим землю у ночи.
Угольщик
Телега скрипучая
Движется, как катафалк, –
Заика медлительный средь трепачей,
Полная угля.
Тощая лошаденка тащит воз.
«Портные,
Швеи,
Скорей за мешками!
Прачки,
Оставьте лохани,
Живей хватайте корзины:
Угольщик едет!»
Веселый, как повар,
Молодой и могучий, словно стрелок,
С лицом мавра,
Он сидит на возу
И кричит.
Великолепен и гулок
Голос его
Средь шатких заборов и каменных стен.
Оконные стекла жужжат, как мухи,
Дзинькают, словно сантим на асфальте.
Старушка в чепце,
Вздрогнув,
Хватается крепче за палку.
Морщится бюргер.
Кухарка с толстыми икрами,
Идущая с рынка,
В восторге:
«Вот это парень что надо!
Горло – сирена,
Грудь, как мехи, как своды,
Жаль, нет корзинки с собою!»
Стайки школьников
Вдруг умолкают,
С серьезными лицами
Стоят у обочины вдоль водостоков
И наблюдают – едет…
«Портные,
Швеи,
Скорей за мешками!
Прачки,
Оставьте лохани,
Живей хватайте корзины:
Угольщик едет!»
Лаковые туфли
На бульваре
меж двух рядов фонарей
и подстриженных лип
повстречал я матроса
в лаковых туфлях,
блестящих и острых, как пики,
с грудью точно раздувшийся парус.
А лицо было темным
как медные деньги
и как полированный шкаф
из мореного дуба,
и шел он,
как ходит волна перед штормом.
Уж
