ослепший и тоже весь покрытый рваными ранами, ложиться не захотел, а только рычал и бестолково кружился на одном месте.
– Хороши, хороши… Молодец, Лимчи, потешил меня.
– Рад стараться, Ваше Императорское Величество! – Ликумачи Васа даже и не пытался скрыть охвативший его восторг: Его Величество на кары и подзатыльники щедр, а на похвалы очень даже скуп. Уж он теперь всю Империю перевернет, а цуцырей добудет! Уж он теперь ночей спать не будет, но непременно найдет, где их мож…
– Лимчи, ты… это…
– Слушаю, Ваше Величество!?
– Ведмедей-медведей вели прикончить. Вот уж настоящие рыцари! Воины! Один, правда, обгадился в бою – но медведям можно. Людям тоже можно – под латами не видно. И тургун был – рыцарь по полному праву. Был бы жив – велел бы ему вызолотить задние когти на ногах.
Ликумачи Васа самым предерзким образом ударил себя в грудь жирным кулачищем и захохотал, сраженный в дым императорским остроумием. Его высокопревосходительство канцлер Бенгироми Лаудорбенгель и его высокопревосходительство глава имперского сыска Когори Тумару с одинаковой быстротой успели обдумать и взвесить императорскую шутку, услышать голос, с которым она была произнесена, увидеть полуопущенный уголок рта, обозначающий улыбку – и весело засмеялись. Мгновение помешкав, за ними последовали наместники восточных провинций. Канцлер даже покрутил головой, словно бы поражаясь про себя, как это Его Величество умудряется в любом положении увидеть и вылущить то, что подданным его – нипочем не под силу обнаружить, хоть они лопни от усилий! Свита, стоящая внизу, императорских слов, конечно же, не слышала, но смех подхватила дружно. Седовласый рыцарь, сидящий рядом с канцлером, хохотать вместе со всеми не стал, только хмыкнул едва слышно. От зоркого взгляда императора самостоятельность подобного рода, граничащая с непочтительностью, конечно же не укрылась, но мимолетные чувства и мысли его по сему поводу отлетели прочь, потому что их заместили другие: эта мелкая девчонка, лет двенадцати от роду, внучка старой раззявы, баронессы Камбор, вывернулась из бабушкиных когтей и подбежала к креслу императора.
– Ваше Императорское Величество, – прозвенел ее тонюсенький голосок, такой чистый и свежий, что император немедленно умилился, вспомнив, что и его дочери и внучки недавно еще, вот-вот кажется вчера, были такими же маленькими и трогательными, – дозвольте слово молвить!
– Дозволяю, – коротко ответил ей император. На языке у него вертелось замечание, что сия коленопреклоненная пигалица уже и так посмела открыть рот и молвить слово, без высочайшего соизволения, и не только открыла, но даже обратилась к нему с вопросом… пусть и не с явным, не противоречащим дворцовому этикету, но – с вопросом! Нет, слишком мала и не искушена в жизни, не поймет выговора. Пусть скажет, чего уж там…
– Ваше Императорское Величество! По всем имперским обычаям и порядкам…
