доносившиеся все с того же зачарованного ужасами места. Иногда улавливал отдельные слова или обрывок неналаживающейся песни. И так прошло несколько длинных, томительных минут. Стал опять стягиваться рассыпанный отряд полиции. Из переулка вынырнул несколько сконфуженный Фараошка, а за ним кучка босоногих баб. И все молча, выжидательно всматривались в серый полог ночной дали, закутавшей от глаз буйствующих, таинственно-грозных гуляк.
Вон как будто что-то вырисовывается и мелькает между черными валами улицы. Как будто ближе подвигаются пьяные голоса. Один все запевает песню и бросает. Звонко отпечаталось в воздухе крепкое слово. Два голоса вместо запели песню и расползлись врозь. Присоединился третий – подголосок. Он нашел верную ноту, полился широко и красиво. Вот они – близко…
Фараошка опять неслышно нырнул в переулок, громко заплескали вслед за ним бабьи юбки. За бабами подался и остальной отряд. Бунтиш держался некоторое время на виду, но потом спрятался за угол и, осторожно выглядывая из-за него, следил за движением неприятеля.
Ему теперь видно было, как певцы медленно переступали ногами, останавливались, дирижировали руками и головами. Видимо, влагали в песню много чувства.
…Уж ты думай, моя головушка, думай думу, по продумайся!
Ты советуй, мое сердечушко, с крепким моим разумом…
Ножей в руках не видать. Пьяны крепко, но настроены, по-видимому, мирно… Как будто даже на скорбно-покаянный лад…
И когда они подошли ближе и стало несомненно, что ножей у них пет, Бунтиш, перекрестившись, выступил из-за угла и произнес обычное:
– Кто идет?
Широко расставив ослабевшие ноги, они остановились перед ним. Долго молчали, вглядываясь с удивлением в его воинственную фигуру, и были смешны, но не страшны. Наконец Копылов радостно прохрипел:
– Дядюшка!.. Игнат Ефимыч!.. Это ты?… Болезный мой!.. Вот, ребята! – растроганным голосом воскликнул он, – Польшу человек асмирял! Ка-ва-лер! И сейчас царю-отечеству служит!.. Дядюшка! милый мой! сердешный! Я тебе в ноги за это поклонюсь…
И, растопырив руки, точно нащупывая ими пространство, Копылов с трудом, медленно стал нагибаться. Потом качнулся вперед порывисто и сразу ткнулся головой в колени Бунтишу. Долго и трудно вертел задом, стараясь подняться. Поднявшись, обнял старика и троекратно облобызал с обеих сторон его спутанную бороду.
– Извини, сделай милость… выпили… – сказал он виноватым тоном.
– Выпили, так на спокой надо!
В голосе Бунтиша была отеческая строгость.
– Дай мне власть – я с ней поговорю! – угрожающим, пьяным голосом закричал вдруг Терпуг.
– На спокой пора! Нечего булгачить станицу!..
– Атамана мне дай сюда, я спрошу у него отчет! Куда недоуздки станичные делись? А жито из общественного магазина, а?…
– Какое там жито? Вот в клоповку тебя завтра! – сердито возразил Бунтиш.
– А
