довевшего фермера Джона Лондона. Денег в семье было мало, и Джек, не доучившись в школе, стал с ранних лет зарабатывать себе на жизнь. Чем только он не занимался – продавал газеты, трудился на джутовой и консервной фабриках, зарабатывал в качестве «устричного пирата» – нелегального сборщика устриц в бухте Сан-Франциско, матроса, позже охотился на морских котиков в Тихом океане у берегов Японии, побывал на Аляске в качестве золотоискателя, был гладильщиком и кочегаром. Весь этот огромный жизненный опыт позднее нашел отражение в его литературном творчестве.
Джек Лондон – человек, сделавший себя сам. Не получив систематического образования, он с детства очень много читал – как художественную литературу, так и философские и социологические труды. Самостоятельно подготовился и поступил в Калифорнийский университет, но из-за отсутствия средств вынужден был оставить учебу после третьего семестра. Умелец, моряк, впоследствии фермер, познавший тяжесть физического труда, Лондон всю жизнь жадно поглощал знания и уже в ранние годы загорелся мечтой стать писателем, благо ему было что сказать читателям.
Он был очень плодовит, работал по 15–17 часов в день. Из-под его пера вышло более 200 рассказов, первый из них, «За тех, кто в пути» увидел свет в 1899 году, после возвращения Лондона с Клондайка. Сборники рассказов «Сын волка», «Бог его отцов», «Дети мороза» и другие, героями которых стали волевые, мужественные люди, осуждающие трусов и предателей, принесли ему широчайшую известность.
Дальнейшая литературная карьера Джека Лондона сложилась удачно, он получал безумные по тем временам гонорары – до пятидесяти тысяч долларов за книгу. Однако это не помешало ему продолжать писать в «социалистическом» духе, обличая социальную несправедливость.
Джек Лондон рано ушел из жизни – ему было всего сорок лет – отравившись прописанным ему морфием (он страдал тяжелым почечным заболеванием). Некоторые исследователи полагают, что это было самоубийство, что, впрочем, ничем не подтверждено, так как он не оставил предсмертной записки. Но, безусловно, мысли о самоубийстве у него были – достаточно вспомнить Мартина Идена, альтер эго писателя. Его герой сознательно покончил с собой, разочаровавшись в ценностях своего собственного круга и буржуазного мира, в котором, даже разбогатев и прославившись, он не смог жить.
Роман «Маленькая хозяйка большого дома», увидевший свет в последний год жизни Д. Лондона, посвящен взаимоотношениям неординарных персонажей и является лучшим произведением писателя по силе и глубине показа тех неистовых бурь, которые вызывает в душах людей любовь.
Chapter I
He awoke in the dark. His awakening was simple, easy, without movement save for[1] the eyes that opened and made him aware of darkness. Unlike most, who must feel and grope and listen to, and contact with, the world about them, he knew himself on the moment of awakening, instantly identifying himself in time and place and personality. After the lapsed hours of sleep he took up, without effort, the interrupted tale of his days. He knew himself to be Dick Forrest, the master of broad acres, who had fallen asleep hours before after drowsily putting a match between the pages of Road Town and pressing off the electric reading lamp.
Near at hand there was the ripple and gurgle of some sleepy fountain. From far off, so faint and far that only a keen ear could catch, he heard a sound that made him smile with pleasure. He knew it for the distant, throaty bawl of King Polo – King Polo, his champion Short Horn bull, thrice Grand Champion also of all bulls at Sacramento at the California State Fairs. The smile was slow in easing from Dick Forrest’s face, for he dwelt a moment on the new triumphs he had destined that year for King Polo on the Eastern livestock circuits. He would show them that a bull, California born and finished, could compete with the cream of bulls corn-fed in Iowa or imported overseas from the immemorial home of Short Horns.
Not until the smile faded, which was a matter of seconds, did he reach out in the dark and press the first of a row of buttons. There were three rows of such buttons. The concealed lighting that spilled from the huge bowl under the ceiling revealed a sleeping-porch, three sides of which were fine-meshed copper screen. The fourth side was the house wall, solid concrete, through which French windows[2] gave access.
He pressed the second button in the row and the bright light concentered at a particular place on the concrete wall, illuminating, in a row, a clock, a barometer, and centigrade and Fahrenheit thermometers. Almost in a sweep of glance he read the messages of the dials: time 4:30; air pressure, 29:80, which was normal at that altitude and season; and temperature, Fahrenheit, 36°. With another press, the gauges of time and heat and air were sent back into the darkness.
A third button turned on his reading lamp, so arranged that the light fell from above and behind without shining into his eyes. The first button turned off the concealed lighting overhead. He reached a mass of proofsheets from the reading stand, and, pencil in hand, lighting a cigarette, he began to correct.
The place was clearly the sleeping quarters of a man who worked. Efficiency was its key note, though comfort, not altogether Spartan, was also manifest. The bed was of gray enameled iron to tone with the concrete wall. Across the foot of the bed, an extra coverlet, hung a gray robe of wolfskins with every tail a-dangle[3]. On the floor, where rested a pair of slippers, was spread a thick-coated skin of mountain goat.
Heaped orderly with books, magazines and scribble-pads, there was room on the big reading stand for matches, cigarettes, an ash-tray, and a thermos bottle. A phonograph, for purposes of dictation, stood on a hinged and swinging bracket. On the wall, under the barometer and thermometers, from a round wooden frame laughed the face of a girl. On the wall, between the rows of buttons and a switchboard, from an open holster, loosely projected the butt of a .44 Colt’s automatic.
At six o’clock, sharp, after gray light had begun to filter through the wire netting, Dick Forrest, without raising his eyes from the proofsheets, reached out his right hand and pressed a button in the second row. Five minutes later a soft-slippered Chinese emerged on the sleeping-porch. In his hands he bore a small tray of burnished copper on which rested a cup and saucer, a tiny coffee pot of silver, and a correspondingly tiny silver cream pitcher.
“Good morning, Oh My,” was Dick Forrest’s greeting, and his eyes smiled and his lips smiled
save for – (
French windows – (
with every tail a-dangle – (
