плыла. – Тема, «сама гениальность». Ну, причём здесь Афродита, греки древние? Кому сейчас нужна Афродита? Что других тем нет? Написано неплохо, не спорю. Но это единственное достоинство сего с позволения сказать «произведения». Я вообще не понимаю, как деканат допустил к курсовой подобную дурацкую тему. Стопроцентная дикость и бред…
Мир рухнул. Солнце, ещё минуту назад ослепительно тепло и торжественно заливающее сияющим ярким светом огромные окна зала испугано спряталось куда-то. Всё вокруг сделалось тёмным мрачным и тусклым…
ОНА
ТАК НИЧЕГО
И… НЕ… П-О-Н-Я-Л-А!..
НЕ СМОГЛА!.. НЕТ, НЕ ЗАХОТЕЛА ПОНЯТЬ!
ТОЧНО… НЕ ЗАХОТЕЛА… ОНА ПРОСТО НЕ ЗАХОТЕЛА ПОНЯТЬ!
НЕ ЗАХОТЕЛА ВЗЯТЬ НА СЕБЯ ТРУД СОВЕРШИТЬ РАБОТУ ДУШИ И ПОНЯТЬ МОЮ «АФРОДИТУ»…
А может, у неё и нет души вовсе? Как может скрываться под такой ангельской внешностью такое чёрствое ледяное сердце!? И какое отношение может иметь к искусству человек с таким «бронированным пуленепробиваемым» сердцем? Какое чудовищное несоответствие внешнего и внутреннего.
Я был раздавлен, смятён, распят. Моя божественная солнечная Муза оказалась холодной ужасной безобразной Горгоной. Существом из Зазеркалья – жуткого бездушного параллельного антимира.
Весь остаток этого дня я помню смутно. Помню, что «брёл куда глаза глядят». Помню второсортную забегаловку неподалёку от нашей общаги. Помню каких-то пацанов-строителей и их весёлых разбитных девчонок. Пили много. Чересчур много. Помню, что пытался заняться любовью с какой-то «готовой на все услуги» девчонкой прямо на столе заведения. Потом ничего не помню…
5
Сегодня впервые после выставки я собрался с силами и поплёлся в институт. И надо же случиться такому гипертрофированному невезению прямо с порога (в фойе) я попался на глаза Валентинычу, от которого услышал о себе «много лестного». Борис Валентинович пребывал вне себя от ярости. Он «с пафосом и гневом» принялся клеймить меня и в конце своей пространной тирады объявил, что это «моей «высокой персоне последнее китайское предупреждение». Дальше «за подобные художества» последует отчисление. Я уныло ответил, что вина моя стопудовая, оправдываться не стану, вилять и юлить не имею привычки, и руководство кафедры поступит правильно, если отчислит меня.
– Эх, друг мой, ну что ты творишь. – Как-то тепло и сочувственно произнёс Борис Валентинович и потрепал меня по плечу. – Ты себя давно видел? Наверное, давно. В то время, когда ещё чего-то соображал… Хм, «ну и рожа у тебя Шарапов». Ну и рожа… В общем, друг мой ситный, давай, приходи в себя, потом побеседуем. Так вести себя нельзя. Ты ведь талантливый человек, а катишься, чёрт знает куда… Ладно, ступай в аудиторию… – Расстроено махнул рукой Валентиныч. – Постой, совсем забыл, после занятий зайди, забери свою «Афродиту» она единственная сиротливо пылится в зале. Смотри, не забудь.
Господи,
