«За предательство тех, кто тебя любил, за предательство тех, кто тебе верил, за предательство земли своих отцов, за предательство матери и отца» – ну тут много всякого еще предательства, – «всем, без всяческого исключения дается серый свинцовый шар, единожды и навсегда».
– Знаешь что?
Ангел сел, аккуратно свернул крылья и поманил старика. Когда тот опустился рядом, обнял его за плечи,
– Нам с тобой думать не по чину. Мы с тобой солдаты Его. Написано, выполняй, сказано, делай. Думает пусть Сам. Смотри, там внизу, у них, какая заря. Любуйся.
И на фоне разгорающегося зарева восходящего солнца еще долго были заметны две обнявшиеся фигуры. Одна – слегка сутулая, с грустно опущенным долу длинноватым носом, другая – статная, с волнистыми локонами и слегка подрагивающими пушистыми крыльями. Они сидели на краю тверди и задумчиво болтали ногами…
***
– Ты, конечно, дура, Аля, но я рад, что так получилось. Ребенок еще неизвестно чей, а ты – та еще штучка. Я два года вкалывал, как шахтер в шахте, все для тебя, там у нас дом – полная чаша, а ты тут хвост налево.
Виктор стоял перед дверью загса и говорил. Говорил нудно, долго, рубил краем ладони по стволу ни в чем не виноватого молодого клена, упиваясь своей речью. Геля почти не слушала, думала о своем, разглядывая небольшие облачка, быстро несущиеся по небу. Этот человек в красивом полосатом костюме, гладко зализанными назад волосами и красным, мокрым сочным ртом был ей совсем не знаком. Она не понимала, что вообще ее может связывать с ним, и разве можно даже на секунду представить, что смешливая баловница Ирка с хитренькими зеленовато-карими глазенками и таким близким, родным теплом шелковистого тельца, имеет к этому дятлу какое-то отношение.
– Алименты ты конечно можешь отсудить. Только доказать еще надо, что я отец. Она вон, кудрявая, как…
– Заткнись.
– Чтоо? Ты это мне, Ангелина?
Геля подошла к Виктору вплотную, притянула его за галстук, близко прижала свое лицо к его лицу круглому и красному и близоруко вгляделась в его глаза.
– Знаешь что! Иди ты в п…
Виктор обалдело отпрянул, не веря своим ушам.
– И забери в неё свои алименты!
Выйдя из загса они с Виктором, не сговариваясь, пошли в разные стороны. Дойдя до старого заброшенного колодца в самом конце улицы, Геля зачем-то порвала на мелкие кусочки свидетельство о разводе, бросила его вниз и долго смотрела, как мелкие бумажки, быстро раскручиваясь в поднимающемся со дна потоке воздуха исчезают во влажной темноте.
***
– Эй, коза.
– Борьк, отвали, а? Смотри у меня глажки сколько.
Геля, вся взмыленная, таскала туда-сюда по желто-коричневому, прожженному от бесконечных глажек конёвому одеялу тяжеленный чугунный утюг.
– У тебя жопка красивая, сеструх. А ты ее красоту вон, в монашках тратишь. Скоро осунется, морщинистая станет, повиснет как курдюк, а?
– Борь!
