на крик. Он кричал, что если бы это произошло со мной на несколько месяцев раньше, то он бы меня моментально выслал из Женевы. Но поскольку, как я поняла, «его время распоряжаться моей высылкой прошло», то, по его мнению, мне крупно повезло.
Встреча отняла у меня много часов и оставила отвратительное впечатление. Я поняла что в Швейцарии меня предупреждало КГБ, которое уже через несколько лет распадется, как и сам Советский Союз, на мелкие кусочки.
Когда я вернулась на работу, профессор Ассаль был взволнован: «Мы уже думали, что тебя выслали в Сибирь». Не выслали…
Слеза врача
Закончив медицинский институт и поработав несколько лет терапевтом, или как теперь говорят – семейным врачом, я поступила в клиническую ординатуру по специальности эндокринология, и проходила её в Республиканской клинической больнице имени Паула Страдиньша в Риге. Клиническая ординатура предполагала ротацию по разным терапевтическим центрам, включая кардиологию, пульмонологию, гастроэнтерологию, гематологию, нефрологию.
Всё это происходило в далекие семидесятые годы прошлого века, и уровень медицины, по сравнению с сегодняшним, был просто пещерным. Не было ещё операций на сосудах сердца, предотвращающих инфаркты, а больные с почечной недостаточностью просто умирали, так как не было отделений гемодиализа или операций по пересадке почек. Больные диабетом лечились низкокачественным инсулином и не имели возможности пользоваться приборами, которые определяют уровень сахара крови.
Из громадного количества врачей, лучших специалистов своего времени, которые сосредоточились в Республиканской клинической больнице Латвии, мне запомнилась врач, которая работала в нефрологическом отделении. Это была, по моим понятиям, старая женщина, – как я сейчас понимаю, ей было не больше 50 лет, – которая уже много лет работала в этом отделении. Прошло больше 40 лет, но я вижу, как сейчас, её прекрасное лицо стареющей еврейки, совершенно седые волосы. Белый халат, скрывающий чуть располневшее тело. Одухотворенное лицо. Я впервые поняла, какое безмерное страдание испытывает врач, который не может помочь своему пациенту и должен наблюдать его уход.
Одним из её пациентов был мальчик 19 лет, который умирал от почечной недостаточности. Он был единственным ребёнком пожилой латышской пары. Его родители проживали в сельской местности и оба были с сыном до его последнего часа. Эту сцену, которую я наблюдала и которая сопровождает меня всю мою жизнь, я видела в коридоре. Родители вели сына в туалет, ему было уже очень трудно передвигаться, он был слаб, бледен. Доктор видела, как ведут по коридору её пациента. Я проследила эту сцену взглядом: когда процессия удалилась и они уже не могли видеть врача, по её лицу медленно катились слёзы…
Я не знаю судьбы доктора Розы. Знаю, что при развале Союза она так же,
