окуней, налила запаренную вместо чая древесную чагу, затем, подумав, принесла из кладовки чашку раскисшей брусницы. Печально, с приступившими к глазам слезами оглядела праздничный стол – ни соли, ни сахара, ни корки хлеба, лишь три заплесневелых черных сухаря … Вера завсхлипывала:
– Надоели солены окуни кажин день…
– А вот тятя ваш приедет… – ох, как зуделся язык прибавить соленое-перченое словцо, но сдержалась мать: не ребячьим ушам слушать, да и срам нынче лаяться – празднички великие: воскресенье Вербное, да и Пресвятой Деве Марии явилась ныне Благая Весть: радуйся, мол, Благодатная, Господа понесла…
– А чо папка не едет да не едет… – канючила Вера.
– Ты меня, девка, лучше не выводи, без тебя лихо!..
Мать не сдержалась, ожгла детей осерчалым взглядом, и те испуганно притаились, – мамка чикаться не станет, отвозит мокрым полотенцем и не поглядит, что Благовещенье и Вербное воскресенье. Но мать снова, уже в который раз, спохватилась, виновато, с неутолимой любовью глянула на своих чадушек.
– Мало ли чо стряслось… Може, захворал, а може, дела какие…
– Седни должен подъехать, – степенно рассудил Ванюшка. – Гостинцы привезет. Права ладонь с утра чешется и чешется.
– Ой ти моя… – засмеялась мать. – Рука у его чешется… Ты у нас, как дед Кузя, конюх, тот всяким заморокам верит.
– Сапожки мне сулился привезти… Я же ему помогал на деляне сучки собирать…
– Привезе-от… – невесело улыбнулась мать, – вагон и маленьку тележку.
– А мне халвы привезет, вота-ка, – Вера, дразня брата, хвастливо зацокола языком, игриво закачала головой. – В жестяночке такой с картинкой… Я в нее потом буду куклины сарафаны складывать.
– Ох, голова моя непутевая да от лихоты кругом пошла, все позабыла, – спохватилась мать и вспомнила, что еще накануне, в среду крестопоклонной недели, в средокрестие, размочила жменю лапши, завела плошку теста и, подсластив сахарной пылью, что осела в швах льняного мешочка, испекла три креста. Принесла кресты из казенки, выложила на стол, и ребятишки радостно заелозили на лавке.
– Погодите, не торопитесь, торопыги, – сдержала их мать. – Надо все чин-чинарем, как и положено на Вербное воскресенье.
Жалобным шепотком отмолилась, потом, чтобы отпугнуть греховное унынье, потешить ребятишек, сняла с божницы освященную за ночь вербу, перевязанную цветастой вязочкой.
– Ну-ка, дети мои, открывайте рты поширше… – отщипнула вербные почки и скормила их Ванюшке с Верой.
– Фу, небраво… – малая сморщилась, на заплатку не выберешь.
– А мне дак сладко, – подразнил ее брат. – А это, мама, поче?
– А пото, чтоб не хворать да всяку напасть отогнать, – верба нынче свята… Счас я вас похлещу… Да не пужайтесь, не пужайтесь, – я же легонечко, что поглажу.
Мать охлопала
