Яше Цизмере?!
– Именно о нём. Цитирую по памяти: «…перевёл рядового, еврея Якова Цизмера на отдельный участок. Назначил на ответственную должность с дополнительным пайком…». Что-то неправильно, или не так?
– Всё так. Избили у меня солдата до крови, попал в госпиталь. Пришлось мне разбираться. Подсказал мне его комвзвода, что видел, как стирал он чужие гимнастёрки, делал за кого-то дополнительную работу. Было это не раз, не два. Стали известны и другие факты издевательства над ним. Вызвал я его к себе, спрашиваю:
– На кого стараешься, парень?
Ничего не ответил, но лицо побелело, а в глазах заметался такой страх, как перед расстрелом… Тебе дальше рассказывать?
– Мы знаем об этом. Дедовщина стала повсеместным явлением, куда ни глянь…
– Перевёл я его на другой объект. Там работа труднее, поэтому и получает, что положено по нормативам. А служит хорошо, призвался после строительного техникума. Мне такие перестановки приходится делать. Но ты сам видишь, каких только национальностей в батальоне нет, а внимание обратили на еврея…
Когда Гриша вышел проводить Саню к вызванной машине, тот, обняв его обеими руками, абсолютно трезво и отчётливо сказал на ухо:
– Рад, что не ошибся в старом друге. Скоро твой дембель, старик. Бери своих и мотайте отсюда подальше.
– Куда? – попытался сообразить он.
– Да хоть к «Бениной маме»… Неужели ты до сих пор не понял в каком дерьме купаешься? Я своё место нашёл, а вам тут ловить нечего…
Не сразу пришло «созревание» в семью офицера, их готовность к отъезду, но через несколько лет они прощались с Москвой через стекло автобуса, который вёз их с железнодорожного вокзала в Шереметьево.
Тускло горели уличные фонари, начал накрапывать дождь. Грише перехотелось стоять у окна. Он подошёл к столу, подлил уже остывшего чаю, затем поднял слетевшую на пол газету и снова стал читать объявления. Сегодня он ездил в одну крупную строительную фирму, где даже поговорил с клерком по-русски. Тот, пытаясь быстрее отвязаться от очередного соискателя в конце рабочего дня, сунул ему просмотреть какой-то чертёж. Гриша понял это, но, увидев в нём ошибку, не удержался и исправил её. Потом заполнил анкету, услыхав на прощание обычное: ждите ответа.
– Папа, – позвала его дочь, – ну чего ты там сидишь один, иди к нам, сейчас фильм по телеку начнётся.
Гриша зашёл в гостиную, где удобно устроились на диване жена и дочь. Диктор уже объявил название старой, ещё из той жизни кинокартины, которую они все с удовольствием смотрели не раз.
Началась музыкальная увертюра, стремительная и радостная. И тут Гриша почувствовал, как всё в нём наливается злостью, каким-то протестом против всего, что окружало его в новой жизни, против этого уюта… Не в силах сдержать себя, срывая голос, он вдруг закричал:
– Дуры, какие же вы дуры! Неужели вам не понятно, что я так больше не могу?! Вы заняты. А я, здоровый мужик, должен жить на ваше подаяние?!
