отмерянного судом срока, краснокожие – до самой смерти. Но, кажется, их и после смерти сжигали прямо там, в шахте.
Я посигналил. В воротах открылась калитка и на дорогу, щурясь от света фар, вышли трое: пузатый Дим Димыч, владелец рудника, а с ним – пара плечистых парней в черной униформе с желтыми нашивками «охрана». Эти двое, вооруженные Калашматами, настолько старыми, что издавали жуткий лязг при каждом шаге, изо всех сил делали вид, что способны защитить своего нанимателя от любого посягательства на его жизнь, но то, как они держали оружие, с головой выдавало в телохранителях конченных балбесов, любителей бабахинга по пустым банкам и не более того. Мы с Ягдашем, при желании, уложили бы обоих за несколько секунд. Зато как они пыжились! Два полудурка, способных только избивать беззащитных шангов.
– Долго, – коротко произнес рабовладелец.
– На переезде стоял, твой груз пропускал, – пожал я плечами. – Товар смотреть будем?
– Показывай.
Мы обошли грузовик. Легкий ветерок растрепал редкие волосы Дим Димыча, которые он поспешил пригладить. Я заметил, что бизнесмен сильно нервничает. Ягдаш задрал брезент, демонстрируя клетку с пленниками. Улов небогатый, но в сезон дождей и того не будет. Шахтер посветил фонариком, внимательно разглядывая каждого. Черти, закрывая глаза руками, сгрудились у противоположного края кузова, тихо щебеча между собой на своем шипящем языке.
– Какие-то они у тебя полудохлые, – произнес толстяк, пожевав губы.
– Ты это быстро исправишь, – оскалился мой компаньон.
– Вот за тебя я бы хорошую цену дал, – невозмутимо заметил шахтер. – Язык у тебя больно острый. Как раз мне задницу брить.
– Не продается, – поспешно вставил я.
– Сколько за этих хочешь?
– Пятьсот за каждого, – обозначил я цену.
– Пятьсот? – протянул Дим Димыч. – Дорого. Двести.
– Чего? – опешил я от такой наглости. – Ты охренел, что ли? Только как оптовому клиенту – четыреста.
– Тощие они у тебя, долго не протянут. Подохнут. Двести двадцать.
– Так они, небось, как ты, в три горла не жрут! Триста. Ты смотри, скоро сезон дождей. Вообще работать некому будет. Это – не каторжники, за чертей с тебя никто не спросит. Могут вкалывать круглые сутки, – напомнил я.
– Хрен с тобой. Двести пятьдесят. Но это мое последнее слово.
Я задумался. С одной стороны девять сотен – тоже неплохой навар. С другой – я рассчитывал на большее. В любое другое время я послал бы жиртреста с такими запросами к Тилису, Единому В Трех Ликах. Но за дни Невидимого Солнца я сам поиздержался, а распечатывать заначку не хотелось. Каждый раз, когда приходится залезать в кубышку, я делаю это со слезами на глазах. Беру деньги и плачу.
– Хрен с тобой, – повторил я заклинание Дим Димыча. – Двести пятьдесят – так двести пятьдесят.
