дикого населения Африки, и у обитателей далекого востока особого рода людей, которым поручалось развлекать тех, кому жизнь казалась скучной и однообразной. Со времен Эзопа, который может считаться первым из шутов и до фигляров и паяцев Директории, была целая cepия, так называемых смехотворов по профессии которые считали своей обязанностью забавлять своих современников, или которые, по приказанию должны были рассеивать грусть своих властелинов. Некоторые из этих шутов даже возвысили свое ремесло до такой степени, что могли принять на себя исполнение более благородных и более важных обязанностей; эти люди, пользуясь безнаказанностью шутовства, говорили прямую истину в глаза сильным мира сего для того, чтобы довести до трона добрый совет. или попросить милости для притесненных. Шутам было дано право говорить все; право, которым они часто пользовались, а иногда и злоупотребляли; но все же официально шуты часто были сеятелями истины, которая только этим путем достигала до ушей властелинов и в противном случае, никогда не дошла бы до них.
Титульный лист Парижского издания 1878 г. "Книги Шутов" А. Газо
Составлялись целые легенды относительно многих шутов с целью возвысить их и увековечить их имена. Таков, например, Трибулэ, которого Виктор Гюго изобразил в одной из лучших своих драм. Тут, конечно, бесполезно даже и прибавлять, что исторический Трибулэ не имел решительно никакого сходства с типом, выведенным знаменитым поэтом в его драме «Le Roi s’amuse» (Король забавляется). Конечно, шутам никогда не удавалось дорасти до этого героя. Но уже достаточно и того, что они время от времени, стояли за правду и справедливость и потому-то история и упоминает о их именах с некоторым сочувствием. Мы в нашем беглом очерке хотим представить на суд читателей историю шутовства, начиная с греков и римлян; мы будем говорить о тех, в обязанности которых лежало возбуждать вокруг себя смех своими шутками, остротами и фиглярством: были ли то домашние шуты или придворные или наконец шутовские корпорации. Эти люди представляют, в общей совокупности времен и народов явление столь характерное в историческом смысле, что нам следует подробнее разобрать его в целом ряду эпох и народностей, в том числе и в русской, так как у нас, в Poccии шутовство имеет не только общую историческую основу, но и свою народную окраску, довольно резкую и отличительную, как и все прочие стороны нашей истории.
Было бы излишне указывать здесь, в чем именно сказывается эта национальная окраска, как в отношении Рoccии, так и каждой в отдельности из всех прочих, народностей культурного запада, полудикого Кавказа и дальнего востока; из самого изложения, из общих характеристических, особенностей истории той или другой народности, читатель гораздо ярче и обстоятельнее увидит отличительные свойства шутовства в той или иной стране, в ту или иную эпоху.
В заключение мы укажем, что кроме перевода книги Газо «Lеs bouffons» мы заимствовали некоторый дополнения к вашему труду из Сборника «Кирши Данилова, из книги «Скоморохи на Руси» Ал. С. Фаминцына, из статьи П.П. помещенной в «Историческом Вестнике» за 1888 год и др.
Часть 1. Шутовство в Европе и в мире с древности и до наших дней
Глава I. Придворные шуты и скоморохи
Значение и происхождение слова «bouffon» (шут). – Домашние шуты в древности. – Застольные шуты. – Паразиты. – Ареталоджи (Aretalogi). – Философы, стоики и циники. – Шуты. – Эзоп
«Буффон, – говорит Фуртьер[1], в своем Всеобщем словаре, – это комедиант или шут, развлекающий публику своими остротами или шутками, ради приобретения денег. Такое же название относится и ко всем тем людям, которые любят пошутить и посмеяться, увлекая других своею веселостью и возбуждая всеобщий смех. Это такое качество, – прибавляет составитель словаря – которое, во многих отношениях, можно считать весьма ценным.
Что же касается до происхождения слова буффон (bouffon), то Фуртьер, пользовавшийся Этимологическим Словарем Менажа, говорит, что некоторые производят это слово от празднества, установленного в Аттике царем Эрехтеем. Один жрец, по имени Буффо, принеся в жертву первого быка на алтаре Юпитера Полиэнского или Градохранителя, убежал так быстро и так неожиданно что его не могли ни догнать, ни остановить; кроме того, он бросил на земле у жертвенника топор и другие орудия для жертвоприношения; эти последние были переданы в руки судей; после обыденного суда оказалось, что преступен был один только топор, а другие орудия невиновны; в последующие за тем годы это жертвоприношение постоянно сопровождалось таким же бегством жреца таким же судом над топором. Так как подобная церемония имела совершенно шуточный тон, то с этого времени и стали называть всякое шутовство и скоморошество «bouffonnerie».
Вольтер, который привел этот анекдот в своем «Философическом Словаре», прибавляет, что этому анекдоту нельзя придавать большого значения; но и мы тоже совершенно согласны с Вольтером; скорее можно поварить тому, что пишет Менаж
Фуртьер жил в XVII в. (1628– 1688); он составил словарь, после издания которого лишился звания академика. Этого ученого обвинили в том, что он воспользовался трудами членов академии и издал словарь только под своим именем. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных, все примечания авторские).
