жизни.
Я знал двух влюблённых, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших её (Борис Пастернак).
Эти строчки звучали у неё в голове. Она шла, не замечая вокруг никого, только свет фонарей бликовал от слёз.
День кончился, что было в нём?
Не знаю, пролетел как птица
Он был обыкновенным днём
А всё-таки – не повторится.
Эти слова она напевала, когда подходила к строящемуся зданию, зияющего мёртвыми глазницами пустых окон. Ветер треплет огненно-рыжие волосы, которые попадают в глаза, но она этого даже не замечает. Цитирует сама себе Есенина:
Я не хочу по барам шляться ночью,
Я не хочу тут трахать сотни баб,
Я лишь хочу ту самую до дрожи,
Вкушать её прекрасный аромат.
Всё не так, как в её любимом фильме «Взрослый Мир». А ещё очень больно идти. Вспоминает окровавленного Пушистика, единственное существо, которое по-настоящему любило её. Она скоро его снова увидит. Впереди один шаг и девять этажей свободы.
На самом деле её поступок был отчаянно глупым и эгоистичным, она пролетела 9 этажей и это было весьма больно и паршиво. Её «я словно бабочка на ветру, смотрите, как я парю» было самым наитупейшим из тех глупых поступков, которые она делала. И уж снова повторюсь, спустя некоторое время, она очнулась в моей голове, визжа и крича, а после рассказывая свои стихотворения и дичайше меня доставая. И вот прямо сейчас я иду за тем самым Евгением Николаевичем, чтобы как следует его избить, потому что это было именно то самое, что больше всего она хотела в момент, когда гравитация приближала её к асфальту. А как вы знаете, гравитация – штука ну очень коварная. Ксения совершила этот отчаянный поступок, уже ничего не исправишь, но вот ошибки прошлого можно чуть-чуть подправить. Потому, что если это получится, и она успокоится, то возможно мы её больше не услышим. Наверное.
Ну да ладно, так вот, она же не могла рассказать своим родственникам, потому что они её якобы и так не слушали, плюс, якобы, родители не стали бы прислушиваться, что бородач взял её силой, да и огласку никто не хочет. Она боялась, что в её поэтическом кружке её все возненавидят за то, что она Евгения Николаевича оговорит, она струсила пойти в полицию (даже не думала почти), на неё нахлынули чувства и эмоции настолько, что она сделала этот злоебучий и отчаянный шаг, а я несколько раз видел это приближение асфальта своими глазами. И надеюсь, что больше этого не увижу, потому что так под себя начну ходить, наверное, зря это сказал, но видеть, как совсем скоро ты украсишь собой асфальт – мало приятно («Кстати, если бы вы знали, сколько жертв насилия смолчали, утерли слезы и стали жить дальше. А их очень и очень много» – замечает Революционер).
Итак, продолжу, бородатый Евгений шёл с работы одним и тем же маршрутом. Когда я его до этого выслеживал, Ксения очень сильно разоралась и неделю разливалась ручьями, особенно когда увидела, что из его квартиры выходила её подруга и соклубница
