быстрый, слишком ловкий. Он уворачивается, и кекс падает на землю.
Примечательно, что бундт как будто бы остается невредимым, хотя сама тарелка разбивается о подъездную дорожку. От этого отец злится еще больше.
– Убери это. Убери прямо сейчас. – Он вваливается в дом.
Мама идет за ним. Кара смотрит на Олли, качая головой, и говорит ему что-то, от чего у него опускаются плечи. Несколько минут Олли стоит на месте и смотрит на кекс. Потом исчезает за дверью дома и возвращается с веником и совком. Не торопясь, делая все намеренно медленно, собирает осколки разбитой тарелки. Закончив, он лезет на крышу, забрав бундт с собой. Проходит еще час, прежде чем он спрыгивает к себе в комнату.
Я прячусь в своем привычном месте за занавеской, когда вдруг понимаю, что больше прятаться не хочу. Включаю свет и возвращаюсь к окну. Даже не задумываюсь о том, что неплохо бы для начала сделать глубокий вдох. Все равно не поможет. Отдергиваю занавеску и вижу, что Олли стоит у своего окна и смотрит прямо на меня. Он не улыбается. Не машет. Вместо этого он поднимает руку и опускает жалюзи.
Выживание
– СКОЛЬКО ТЫ ЕЩЕ БУДЕШЬ БЕСЦЕЛЬНО СЛОНЯТЬСЯ ПО ДОМУ? – спрашивает Карла. – Ты такая всю неделю.
– Я не слоняюсь, – говорю я, хотя да, есть немного. Когда Олли отверг меня, я снова почувствовала себя маленькой девочкой. Это напомнило мне о том, почему я когда-то перестала обращать внимание на мир.
Но вернуться к привычной рутине сложно, когда слышишь звуки Снаружи. Я замечаю вещи, которым прежде уделяла мало внимания. Слышу, как ветер шелестит листвой деревьев. Слышу, как птички сплетничают по утрам. Вижу, как прямоугольники солнечного света, который просачивается сквозь жалюзи, на протяжении дня перемещаются по комнате. По ним можно определять время. Сколько бы я ни пыталась отгородиться от мира, он, похоже, решительно настроен проникнуть внутрь.
– Ты уже несколько дней читаешь одни и те же пять страниц в своей книге. – Карла кивает головой на экземпляр «Повелителя мух».
– Просто книга ужасная.
– Я думала, это классика.
– Она кошмарна. Большинство мальчишек в ней отвратительны и говорят только об охоте и об убитых свиньях. Я никогда еще так не мечтала о беконе.
Карла смеется, но ее смех какой-то безжизненный. Она садится на диван рядом со мной и кладет мои ноги себе на колени.
– Расскажи мне, – говорит.
Я откладываю книгу в сторону и, прикрыв глаза, сознаюсь:
– Я хочу, чтобы они уехали. Раньше мне было легче.
– Что было легче?
– Не знаю. Быть собой. Быть больной.
Она сжимает мою ногу.
– Слушай меня. Ты самый сильный, самый храбрый человек из всех, кого я знаю. И тебе лучше мне поверить.
– Карла, ты не должна…
– Тсс, слушай. Я думала об этом. Я поняла, что именно тебя гнетет, но я знаю, что все будет хорошо.
– Не уверена.
– Ничего.
