style="font-size:15px;"> Выпалив это на одном дыхании, Паолина замолчала, строго взглянув на служивого, в чьих темно-карих глазах ей почудилась ухмылка. Небось, за дурочку ее почитает, пижон.
Плясун же вдруг поднял потупленный взгляд и мягко покачал головой:
– Благодарствую, монна. Только не тревожься – не иначе, обознался он. Кому я, подмастерье, нужен?
Девица нахмурилась:
– Грех тебе. Матушка моя говорит: дровосек тоже никому не нужен до первого голодного волка.
Падуанец рассмеялся:
– Хорошо сказано. Я запомню твои слова, монна.
– Храни тебя Господь, – Паолина повернулась и молча пошла назад. Она чувствовала, что плясун не придал значения ее словам, и это обижало. Странный тип… С завязанными глазами – как зрячий. А без повязки – будто слепой. Вроде в лицо смотрит, а кажется, что насквозь глядит, куда-то вдаль… Остановившись, Паолина ошеломленно обернулась: святые небеса, слепой!..
***
Едва вороной неспешным шагом оставил позади ворота Гуэрче, Пеппо ощутил, что Годелот обернулся и пытливо смотрит ему в лицо:
– Чего? – пробормотал он, потирая ноющий висок.
А шотландец покачал головой и отвернулся:
– Да ничего. Только ей-Богу, мне иногда кажется, что ты видишь не хуже меня, просто притворяешься.
Пеппо усмехнулся:
– Чем столько лет притворяться – уж проще самому глаза выколоть, – отозвался он с привычной ядовитой нотой, но Годелот без всякой иронии спросил:
– Как ты это делаешь? Ты ни разу ни на кого не наткнулся в толпе.
Тетивщик, тоже оставив сарказм, слегка растерянно пожал плечами:
– Ну… это же люди. С ними легко, они заметные. Теплые, шумные, пахнут резко.
Годелот секунду помолчал, осмысливая сказанное, а потом придержал поводья коня, снова оборачиваясь:
– Хорошо. Быть может и так. А танцевать ты как научился?
– Мать научила, – неохотно ответил Пеппо, – она веселая была, легконогая.
– Но зачем… – начал кирасир, охваченный внезапным любопытством, и вдруг прикусил язык, однако тетивщик уже понял его:
– Зачем слепому танцевать? – полуутвердительно переспросил он, – затем, что когда ты хуже других в самых простых вещах, и тебя все время тычут в это, как кота в разбитый горшок, ты должен стать лучше других во всем, в чем сможешь. Особенно в том, чего от тебя не ожидают.
– Это гордыня, – усмехнулся Годелот.
– Это выживание, – отсек Пеппо, – и вообще, отстань. Ты не поймешь.
– Уж куда мне, – проворчал кирасир, пришпоривая вороного и уже жалея, что не сдержался и начал этот дурацкий разговор.
…Они ехали без остановок до темноты. Кирасир молчал, размышляя о предстоящих хлопотах – отчитываться перед Луиджи о потраченных
